Она слишком рассудительна и говорит слишком правильные вещи. Это заставляет лицо князя исказиться от подавляемого раздражения. Не к Фальке. К самому себе. Было время, когда из них двоих именно ему претила скрытность, молчаливость и изворотливость. Время многое изменило, а привычка скрываться ото всех стала едва ли не второй натурой Урусова. Слишком долго он жил будучи для всех мертвым. Даже прислуга в доме его родителей знала его теперь как дальнего родственника, а вовсе не младшего сына хозяев, умершего в горах. В Англии о нем знали лишь два человека: Генри и Фалька. И если Генри пришлось уговаривать хранить тайну в секрете, Фальку не уговоришь на подобное, как ни старайся. От некоторых эту тайну не скроешь.
— Чем больше людей знают, тем выше вероятность, что узнает твой отец. А значит совершит новую попытку завершить свое дело. И это поставит под удар тебя. Я верю Вестеру, ты же знаешь. Всю жизнь он был мне ближе брата. Но сейчас ситуация другая. Мы с тобой не по баням бегаем от твоего брата. Он уже пять лет считает меня мертвым... — Сколь садится на кровать, падая на спину и ощущая под телом мягкость матраса. Чувствует мягкие губы жены на коже, отвлекающие его от каких-либо мыслей. Слишком мягкие, слишком желанные.
— Я не уверен, что данная встреча будет иметь положительные последствия... — убирая руку под голову, второй рукой мужчина мягко проводит вдоль спины жены. Предполагаемая встреча с Вестером явно затронет тему того, кто виноват в произошедшем, что случилось со Сколем и как им выбираться из данной ситуации. И Урусов не был уверен, что лучший друг поддержит его желание отомстить за свою смерть. Не был уверен, хоть в душе и желал увидеть поддержку от человека, который во многом повлиял на характер самого Урусова, как и он на характер Веста. Это было понятно и не нуждалось в подтверждении. Они росли вместе все трое и все трое воспитывали друг друга, теперь же им предстояло пожинать собственные плоды.
Слушая Фальку Сколь понимал, что она говорит правду. Что не будет она притворяться. Не такой она была всю их жизнь. В детстве Урусов знал, что Фальке доставляло определенное удовольствие натравливать его на случайных парней, которым не посчастливилось обратить внимание на цыганку. Князь знал это и поддавался, сам желая проучить конкурентов. Давай волю своей природной ярости и жестокости, что в нем просыпалась в тот миг. Но не мог не заметить, каким довольным был взгляд Балаж в тот миг. И как иной раз это заводило их обоих. Приступы ревности с обеих сторон были иной раз слишком сильным возбудителем для них обоих. Тогда они готовы были с ума сойти от ревности. Прошло ли это сейчас? Ни капли. Одна лишь мысль о том, что кто-то смел прикоснуться к его женщине. Кто-то смел лечь с ней в одну постель, доводило Урусова до состояния дрожи от волны ярости в крови. Он был непросто готов уничтожить этого человека, он был готов сделать это с такой жестокостью, на которую еще никогда до этого не был способен.
— Слишком долго ждать... — холодно произнес Сколь, открывая глаза и смотря в потолок, на котором долгими тенями отражались предметы от неяркого прыгающего света в комнате, — Следует сократить его путь на тот свет. Да так, что бы ниодин Бог не захотел принять его в свои чертоги... Что бы он навсегда остался навьей дрянью и мучился от того, что когда-то посмел решить, что имеет право к тебе прикоснуться!
Урусов не собирался отступать от своего плана, который уже готовился в его голове. Он знал множество способов отправить человека на тот свет, как с помощью магии новой, так с помощью древних ритуалов и заговоров.
— У тебя есть при себе что-то его? Какая-то вещь? Волос, ткань, что угодно... — спросив, мужчина перевел хитрый взгляд на жену. Если бы хоть что-то было у нее от ее муженька, они могли бы вдоволь позабавиться, устроив этому ублюдку веселую ночь кошмаров, от которых тот мог бы сойти с ума. Заговоры были специализацией Урусова, но на каждый заговор требовалось свое условие. Чем сложнее предстоял заговор, тем больше требовалось для его исполнения. И если с Фалькой дело было проще, Сколь знал и ее внешность, и ее душу, в нем текла ее кровь, как и в ней его, то с другими было все куда сложнее. Повернувшись к жене, Сколь смотрел в ее глаза, проводя пальцами по открытому плечу жены, по ее шее, касаясь мочки уха, скулы, мягко целуя ее губы. Они слишком изменились за прошедшее время, стали куда более безжалостными. Но хватит ли этого на то, что бы совершить самую сильную месть в их жизни и жить после этого по-прежнему?
— Я люблю тебя... И никому не позволю причинить тебе вред. Этот человек достоин моей мести даже не потому что убил меня, а потому что едва ли не уничтожил тебя... — Сколь говорил уже не о муже Фальки. Драгой не отпускал Урусова ни на одну минуту с того момента, как русский вспомнил последние минуты своей жизни перед смертью, — Что за человек поступит так со своей единственной дочерью? Видя, как ты страдала... Прости меня за то, что я сделаю, но это будет сделано.