— Гарри, собирай всех и уходите!! — в памяти вновь и вновь звучат последние слова, сказанные в этой страшной битве. Перед глазами до сих пор ослепляющие вспышки заклятий. Это была нечеловеческая битва. Запах озона в воздухе сконцентрировался до тошноты. Давно Римус не помнил большего ада, чем творился в Министерстве в ту ночь. Она навсегда останется в его памяти.

В ту ночь он потерял последнего друга. И эта потеря навсегда вырвала часть его сердца. Эта дыра никогда не зарастет, рана продолжит кровоточить и дальше, как и все предыдущие. Просто он вновь научится с этим жить, как жил все эти годы, вспоминая о любимых друзьях, покинувших этот мир. К концу битвы в зале смертников он остался единственным на ногах. Нужно было действовать быстро. В министерство уже спешили авроры. Он спешил лишь за Поттером и Дамблодором. Собственными глазами увидев то, о чем он лишь слышал до этого... Собственными глазами увидев его спустя пятнадцать лет. Изменившегося, восставшего из мертвых. Все это было слишком трудно переварить. Вот это слишком много для и без того сломанного человека, каким он был всю свою жизнь.

Министерство наводняют авроры, тревога гремит по всем направлениям. Нужно продержаться еще немного. Нужно позаботиться о тех, кто остался в зале смертников. Он бежит туда вместе с подмогой. Но она необходима лишь для того, что бы задержать Пожирателей. Тех, кто не успел сбежать. Тех, кто оказался без сознания. Римус же больше необходим, что бы не дать задержать своих, раненных, нуждающихся в помощи. Их транспортируют в Мунго, каждого. Помощь нужна и ему.

Но о себе Римус в этот момент совершенно не думает. Брошенное одинокое тело с раной в груди занимает его куда больше. Казалось, что затопленной болью и печалью душе уже не осталось места для новой волны. Он ошибается, едва лишь узнает такое знакомое юное лицо. В бою он потерял ее из вида. Кажется, Беллатрикс обезвредила ее, но Люпин не думал, что все так серьезно. Она кажется хрупкой, невесомой как тень. Поднять ее не составляет труда. И лишь в этот момент он слышит дыхание. Жива! Мерлин, жива! Скорее в Мунго! Необходима помощь!!

Он переносится прямо в приемное, где и без него уже все стоят на ушах. Едва удержавшись на ногах, держа свой слишком ценный груз, прижимая ее как можно крепче, Римус с трудом понимает, где он оказался. Все произошедшее с ним кажется вновь и вновь крутится перед глазами. Он боится выпустить из рук едва дышащее тело. Не слышит колдомедиков, не реагирует на их просьбы. Не отдавать. Только не выпускать! Что бы вновь не потерять ее из виду! Что бы вновь не потерять ее, как в те несколько секунд, когда он думал, что девушка мертва. Лекарям приходится приложить усилия, что бы вырвать пациентку из рук Люпина, который кажется всем не в себе. Все навалилось на него. Слишком много для одного человека. Его пытаются отпоить успокаивающими зельями, оказать помощь ( он и не понял, что ранен). Адреналин в крови заглушал любую боль. Лишь сейчас он чувствует, что с трудом может наступать на ногу. Что рука едва поднимается от раны в плечевой сустав.

Вокруг слишком много голосов, слишком много людей. Его все время о чем-то спрашивают. Все время чего-то от него хотят. Он не может понять, где его кровь, а где кровь из раны Тонкс, руки залиты кровью. Это оставляет отпечаток в сознании, этот яркий цвет уходящей жизни. Память вновь повторяет момент смерти Сириуса, вновь повторяет моменты победы врага. Когда-же чертово зелье начнет действовать? Его едва ли не привязывают к кровати, лишь шантажом усмиряя. Ему скажут, где его друзья лишь в обмен на осмотр и помощь! Хорошо... Лишь бы только быстро. Он видит недалеко знакомые лиловые волосы. Она рядом. Ей помогут, обязательно помогут.

Странное подобие короткого сна резко обрывается, возвращая Римуса в реальность. Сколько он проспал? В палате никого нет. На нем бинты. В голове шум словно от сильнейшего удара. С трудом можно думать, может быть это и хорошо... Он поднимается с больничной койки с трудом. Стоит принять вертикальное положение, все начинает плыть перед глазами. На одном упорстве далеко не уедешь, но Люпин всю свою жизнь доказывает обратное. Толкая дверь из палаты он ловит проходившую мимо девушку в лимонной мантии колдомедика.
— Куда отвезли девушку, с которой я прибыл? — он с трудом узнает собственный голос. Как же хочется пить.
— Отделение "Недуги от заклятий", вас проводить? — девушка, по возрасту близкая к Нимфадоре, смотрит на Римуса с явным беспокойством. Не лучшее зрелище он представляет из себя в данный момент, надо полагать. От помощи отказываться глупо, он машинально кивает, смотря по сторонам в поиске воды.

Палата Нимфадоры встречает белоснежным неестественным светом и ярким солнцем в зачарованные окна. Непроизвольно зажмурившись и прикрыв рукой глаза, Римус заходит в палату. Значит на улице уже день... Сколько же длился бой? Сколько времени он проспал? Сколько вообще было времени? Все это сейчас интересовало его слишком мало.
У постели девушки стояли свежие яркие цветы, принесенные ранними посетителями. Едва увидев кувшин с водой, Римус, не размениваясь на стакан, поднимает сам кувшин. Эта сумасшедшая жажда...
— Может быть вам присесть? — колдомедик так и стоит за его спиной.
— Сколько сейчас времени? — в горле першит от потока воды в пересохший организм. Римус смотрит на лекаря, та поднимает руку с аккуратными часами.
— Без двадцати двенадцать, — она чуть выжидает, глядя на Римуса, — Двадцатое июня...
— Я проспал больше суток? — мужчина с трудом верит в сказанное. Впрочем, что в этом было удивительного? После всего произошедшего, после ран, судя по бинтам, что еще остались на нем. Видимо, ему просто дали отоспаться в смотровой, не трогая давно знакомого им пациента.

Девушка покидает палату, оставляя Люпина наедине со спящей Нимфадорой. Рана, которую видел на ней Римус, спрятанная сейчас под тугой повязкой белоснежных бинтов, была настолько серьезной, что ожидать быстрого пробуждения не стоило. Это Римус мог сказать, не имею навыков лекаря. Сев рядом с кроватью девушки, он положил руки на край ее кровати и опустил на них подбородок, глядя на юной лицо Нимфадоры, такое спокойное сейчас, такое умиротворенное. Ее волосы больше не были фиолетовыми или розовыми, как всегда любила девушка. Рыжеватыми кудрями, как у ее матери, они рассыпались по подушке вокруг ее лица. Римус невольно залюбовался тем, что всегда было так тщательно спрятано от окружающих. Она была еще ярче в своей первородной, естественной красоте.

— Вернись ко мне, пожалуйста... — тихо произнес мужчина, смотря, как солнце согревало своими лучами бледную кожу девушки, потерявшей так много крови. И в этот самый момент он чувствовал, что самым страшным мгновением всего боя был для него момент, когда он думал, что Тонкс больше нет. Почему? Что такого было в этой девчонке, что заставляло мужчину выделять ее среди остальных? Юность? Ее характер? Нет... Было что-то иное в ней, в ее глазах. Что отличало Нимфадору ото всех, кого он когда-либо знал в своей жизни. Он заметил ее с самого начала, но лишь сейчас, лишь здесь понимал это. Осознал, что смотрел на нее, наблюдал за ней все время с их первой встречи. Всегда выделял ее в толпе, всегда безошибочно мог определить, когда она появилась в помещении. В этот миг будто воздух менялся, наполнялся чем-то удивительным, что так трудно было заметить, прочувствовать.

Римус осторожно касается прохладной руки девушки, притягивая к себе. Укрывает обеими своими, будто в надежде согреть. Осторожно касается губами мягкой кожи с едва заметными мозолями на пальцах от волшебной палочки. Как раньше он мог этого не замечать? Как он мог раньше не осознавать того, как много места она заняла в его мире? Как так вышло, что все самое значимое для него в один миг сконцентрировалось вокруг этой девчонки?
— Не оставляй меня...

Время в этом месте останавливается. Солнце по-прежнему ослепляющими лучами бьет в окно палаты, заменяя все возможные источники искусственного света. Весьма удобно. Никаких проводов, никаких приборов, как бывает в магловских больницах. Просто небольшая зона отдыха для тех, кто испытал на себе нечеловеческие испытания. Она как раз подходит под эту категорию. Вчерашняя школьница, рвущаяся в бой. Ее отец аврор, как он допустил подобное? Как позволил единственной дочери продолжить его путь? Впрочем, нужно совершенно не знать Нимфадору Тонкс, что бы думать о ней, как о девушке, что будет спокойно сидеть дома и заниматься чем-то далеким от опасности. В первую же встречу Римуса и Доры, она показала весь свой неугомонный характер, буквально заряжая помещение своей энергией, которую способен сдержать лишь Муди. Сейчас, при воспоминании о тех днях, когда война казалась еще незримой угрозой, просто возможной опасностью, Римус улыбается. Как давно были те дни. Будто в прошлой жизни. А ведь это было совсем недавно...

Усталось накрывает мужчину тяжелой плитой, придавливая к земле. Груз, который он носит на себе уже много лет. Груз, который не в состоянии снять с себя, что бы ни делал. Печаль и траур по утерянным, боль от постоянных потерь, тоска одиночества, разъедающая душу будто крысы. Боль предательства, отчужденность от всего окружающего мира. Это его доля, которую ему приходится носить. То, к чему он привык. Но после таких событий чаша терпения переполняется. Он потерял последнего лучшего друга. Он едва не потерял ее, которая, казалось, мелькала лишь на фоне, но на деле была центром его небольшой личной вселенной... Римус не замечает, как начинает дремать, прикрыв глаза и положив голову на край кровати так, что губами он все равно ощущал пальцы девушки, спрятанные в его ладони.

Он слышал все, что происходило вокруг. В период войны ты забываешь о сне, ты лишь дремлешь, вырывая краткие мгновения мнимого покоя, закрывая глаза на то, как рушится этот огромный общий мир. И на его обломках глупо думать о личном счастье, таком эгоистичном, жестоком по отношению к кому-то. По отношению к ней...
— Привет, — ее голос доносится до сознания Римуса моментально, заставляя того открыть глаза и увидеть этот взгляд ярких глубоких глаз. Сейчас они кажутся еще необычнее в свете истинного облика девушки. Без защитных от общества масок. Он осторожно улыбается. Они сейчас оба выглядят так, как явно не хотели бы. Подперев голову свободной рукой, мужчина не выпускает руку девушки из своей, осторожно поглаживая большим пальцем пп ладонь. Кажется, согревается.

— Привет... — тихо отвечает он, не отрываясь от нее. Пришла в себя. Не сон ли это? Странная мысль о том, что они оба погибли, и сейчас их встречает загадочный загробный мир вот так, вызывает улыбку. Им больше нечего терять в таком случае. Они свое уже отборолись. Но они живы! А значит бой продолжается, значит будут еще потери, боль, страх, невыносимая пустота. Но все это отходит на задний план, когда он видит эти ярко-голубые глаза, как у ее матери. Лишь сейчас Римус понимает, как сильно Нимфадора похода на Андромеду, которую он когда-то видел и был знаком. Лекарь в Мунго, она наверняка уже повидала свою дочь. Что происходило в душе бывшей Блэк в тот момент? Переживать за мужа, а теперь и за дочь. Как много в нас внутренней силы бояться и биться душой о собственный страх за других, за наших близких, не в силах повлиять на их выбор. Нам остается лишь наблюдать и быть рядом.

— Что с другими? — она спрашивает не про собственное самочувствие. Лишь про других. В этом вся Дора... В этом весь ее характер.
— Я никого не нашел. Значит, с ними все в порядке, — беззастенчиво врет Люпин, сжимая челюсть и сглатывая незримый ком. Он никого не искал. Никто больше его не интересовал так сильно, как она. Да и самое важное он знал и без того. Кого с ними больше нет и никогда не будет на этом свете. И говорить об этом сейчас девушке Римус не собирался и не дал бы сделать это кому бы то ни было. Пусть сперва придет в себя. Пусть сперва выйдет отсюда, окрепнет. Только тогда она услышит о том, что Сириус погиб, единственный ее родственник, помимо родителей, кто всегда поддерживал и любил ее, Блэк по крови.

— Тебе нужно отдыхать, Тонкс... А то тебя не узнать без твоего фиолетового цвета волос... Я даже сперва подумал, не подменили ли они нашу красотку! — стараясь отвлечь девушку шуткой, Римус не сводит с нее глаз. Не меняйся... Прошу, никогда не меняйся... — Я волновался за тебя... Как ты себя чувствуешь?
Его собственный внешний вид интересовал мужчину в последнюю очередь. Пятна крови попытались очистить с его одежды, но кое-где упустили. Левая рука по-прежнему была в повязке, уходившей далеко под рукав. Под одеждой он легко напомнил бы мумию, судя по чувству сдавливания и натяжения от фиксирующих повязок. Но об этом ненужно было знать никому. Особенно ей. Как можно меньше о произошедшем. Как можно больше о настоящем.
— Я так рад, что ты здесь... С нами, — со мной... произносит Римус, имея в виду то, что девушка осталась жива. Ей слишком крепко досталось... Это навсегда останется в его памяти вечным страхом за нее...

Ее не сбить с мысли. Не столкнуть в сторону всеми ухищрениями. Она твердо стоит на своем, даже только-только придя в сознание, когда, казалось бы, мыслить сложно. Римус смотрит на девушку, молчит, будто не слышит ее слов. Он будет уходить от ответа столько, сколько сможет. Говорить о чем угодно, все, что взбредет в голову. Но он не скажет ей о том, кто погиб и больше никогда не выйдет на белый свет.

Он осторожно дотрагивается до пряди ее волос, закрученной в кольцо. Убирает ее от лица девушки, чуть ощутимо специально касаясь мягкой щеки.
— Как прежде уже не станет. Да и зачем? — выпрямившись, мужчина на краткий миг переводит взгляд в заколдованное окно палаты. Отчего-то ему внезапно стало так тесно в этих стенах. Необходимость что-то сказать Доре, ее прямой взгляд. Ее слова звучат с надеждой. Римус просто не может смотреть в эти глаза.

— Все в порядке, Дора... — тихо произносит он, смотря на собственные ладони. Поднимая глаза на девушку, Римус чуть улыбается, вспоминая, — Я помню, что Муди приводили к себя, Уизли получил незначительные ранения, контузию... Из детей никто серьезно не пострадал. Они молодцы! Дрались так, что и не скажешь, что им по пятнадцать лет...
Чуть помолчав, Римус слегка отодвинул стул от кровати, вставая. Хотелось что-то делать, чем-то отвлечь себя. Сложив руки на груди, мужчина медленно обошел кровать девушки, подходя к искусственному окну. Оно дублировало происходящее на улице. А на улице был яркий солнечный день. Маглы спешили по своим делам.
— Он вернулся, Дора... Я видел его собственными глазами. Когда Беллатрикс... — он осекся, смотря на девушку и снова отворачиваясь. Не сейчас... Только не про него... — она убежала в каминный зал министерства. За ней бежал Поттер, Дамблдор, я... Когда я туда подоспел, я увидел его... В этот момент прибыли все. Фадж сам обнаружил своими же глазами, что Темный Лорд так же осязаем и зрим как ты или я... Авроры поспешили в зал битвы, где все было. Начали оказывать помощь. Нескольких Пожирателей удалось задержать, это огромная победа!

Не было понятно, когда пыатется в этом убедить Римус, Дору или же самого себя. Повернувшись вновь к Тонкс, он оперся о подоконник и импровизированную раму спиной. Задумавшись, Люпин решал, стоит ли говорить ей все или нет...
— Не все выжили... Хоть и... Хоть мы и обошлись малыми жертвами, как сказал бы Аластор. Сириус погиб, Тонкс... — этот едкий ком вновь встал в горле с такой силой, что голос мужчины дрогнул. Постаравшись прокашлиться, он опустил глаза, не зная, как смотреть на девушку. Он говорил спокойно, стараясь звучать безимоционально, но возможно ли это было... Как минимум три человека в этом мире, будут всегда страдать по Сириусу Блэку. И если Римус уже, на свою беду, привык терять лучших друзей, для Тонкс и Поттера подобное было не так просто, - Его убила Беллатрикс... Своего кузена. Он... Он ушел в арку душ... Тела нет.

Не зная, что еще сказать или сделать, Римус хотел было вновь оказаться рядом с девушкой, но в этот момент открылась дверь и в палату вошла женщина в лимонной мантии, чертами лица так похожая на Нимфадору. Андромеда... Знает ли она уже? Ее муж уж точно последние сутки провел в министерстве, задерживая и патрулирую этажи. Сказал ли ей кто-нибудь о том, кого убила ее старшая сестра? Кивнув знакомой волшебнице, Римус вышел из палаты, давая время Тонкс и ее матери побыть вдвоем. Лишь у двери мужчина показал жестом, что будет снаружи. Он уж точно никуда не уйдет отсюда. Даже если ему придется ночевать прямо на полу. Теперь он точно не выпустить из поля зрения Тонкс.

Оказавшись за дверью палаты девушки, Римус впервые смог вздохнуть полной грудью, сползая спиной по стене, пока не сел прямо на пол. В этом вздохе была вся его усталость и вся тяжесть. Очередная смерть, очередная капля в море. Очередное горе, коих будет еще сотня, если не тысячи впереди. А он оказался живуч... Кто бы мог когда-то подумать. Он оказался чертовски живуч. И вынужден был теперь наблюдать смерти близких ему людей. Положив голову на собственные руки, мужчина старался абстрагироваться от всего происходящего вокруг нее. В это мгновение не хотелось чувствовать ничего. В каком-то смысле Люпин жалел сейчас о том, что до полнолуния еще чертовски далеко. Ему сейчас не помешалось очистить мозг и убежать куда-то в лес... Иногда он даже скучал по этому. Лишь бы не видеть эти большие синие глаза, полные боли и разочарования...

Он продолжает сидеть прямо на полу, практически не обращая внимание на людей, проходящих мимо него. Римус давно понял, еще в юности, что обладает удивительной способностью сливаться с местностью. Его легко можно не заметить, не почувствовать его присутствие. Когда ты юн — это задевает. Кажется, что ты никчемный. Сейчас Римус искренне ценил свою способностью быть невидимкой для окружающих. Никто не видит его, поворачиваются, но тут же отводят взгляд, словно боясь задержать его дольше секунды на Люпине. Он стал бы неплохим шпионом. Никто не запоминает его внешность, его голос. Он бесцветный, беззвучный. И как же временами он счастлив, что никто не видит его даже в упор. В этом есть определенная свобода. В одиночестве есть свобода, если научиться с этим одиночеством жить.

Она в палате задала опасный вопрос... В голове Римуса все еще звучал этот голос...
— Значит Сириус — это малая жертва?
Эта фраза заставляет Люпина болезненно сжать челюсть, закрывая глаза. Со стороны он часто кажется очерствевшим, высохшим изнутри. Будто все яркие эмоции в нем растворились, превратились в пепел. Но все это не так. Просто эмоциональный спектр, который мужчина способен демонстрировать, почти иссяк. Но сами эмоции и чувства в нем еще как были живы. И эта рана кровоточила с той силой, что хотелось орать в полный голос. Но он не мог себе этого позволить. Не мог дать такую слабину. Он не тот, кто страдает. Он тот, кто удерживает шестнадцатилетнего подростка, не давая тому рвануть вслед за Сириусом в Арку смерти. Тот, кто заставляет стоять на ногах любым способом. Даже изображением собственной бесчувственности.
— Знала бы ты, сколько жертв я уже принес за эту мнимую победу... — тихо произносит он, будто отвечая на вопрос Доры.

Дверь палаты открывается бесшумно, бросая на пол коридора яркий солнечный свет. Римус поднимается, вытирая спиной белоснежную стену, поворачиваясь всем корпусом к выходящей Андромеде. Они были знакомы когда-то очень давно, в прошлой жизни... Он носил кодовое имя "того тихого друга ее кузена", что вечно старался успокоить своих друзей. Годы отразились на них обоих. Они были уже не подростками. Адромеду выдавали не морщины, а ее взгляд. Так похожий на взгляд ее матери. Когда-нибудь этот взгляд появится и у Доры. После ее нормы горя, потерь и боли... Этот взгляд появляется у всех. Он называется опытом.

Она поднимает глаза на Римуса, закрывая за собой дверь, но не убирая руку с ручки. Взгляд женщины скользит по внешнему виду Люпина, словно ведьма оценивает его, будто видит впервые.
— Не думай, что я это одобряю! Она еще ребенок, — спокойно произносит она и обойдя Римуса, уходит дальше по коридору. Не стоит быть гением, что бы расшифровать это нехитрое послание. Андромеда со всей ее женской мудростью быстро вычислила все, что чувствует Римус. Прочитала его без труда как открытую книгу. С такой легкостью, что это вызвало у мужчины еле заметную улыбку, быстро покинувшую лицо. Как же он был с ней согласен... Знала бы она только.

Солнце чуть изменило угол своего наклона, оставляя большие плавные тени в палате. Закрыв за собой дверь, Римус вновь заходит в палату, пряча руки в карманах своего плаща. Садится на стул так, будто и не бывал здесь до этого. Он не знает, что еще сказать этому ребенку, потерявшему дорогого человека. Как он не будет знать, что сказать Гарри при их следующей встрече. Глубокий вдох получается рваным, влажным где-то в груди. Ком в горле возвращается вновь, заставляя мужчину опустить глаза, резко выдыхать, в желании сдержать рвущиеся эмоции.
— Дора, он был моим последним самым близким другом. Ближе него у меня никого не осталось в этой жизни. Я похоронил их всех. Тринадцать лет я считал его предателем, и эту вину перед ним мне уже никогда не загладить. Никогда не думай, что для меня он — малая жертва... Я отдал в этой борьбе все, что у меня было, и еще больше... — Римус смахивает пальцами влагу на собственных глазах долго выдыхая. Наклонившись вперед и опираясь локтями о свои колени, он какое-то время молчит, — Но... Там, в зале смертников. Когда авроры ворвались туда, когда медики аврората начали осматривать наших, осматривать детей. Я... увидел тебя. За те несколько секунд, пока я не понял, что ты жива, я... Я успел допустить мысль, что я потерял и тебя. — он поднимает наконец глаза на девушку, — И сейчас я понимаю, что именно эти несколько секунд были самыми страшными, что я испытывал за все последние годы... И уж кто-кто, а Сириус бы понял меня и мои чувства...

Втянув носом воздух, Римус ощущал, как какая-то часть тяжести сорвалась с него, дала ему вздохнуть чуть свободнее. Это слишком жестокая правда, но ее было необходимо сказать. Она не ребенок, как бы ни считала мать Доры. Тонкс была взрослым человеком. И понимала куда больше, чем думали окружающие... Оперевшись подбородком о собственную руку, Римус продолжал смотреть на девушку, не отводя от нее глаз, словно преданный пес. И молил лишь о ом, что бы эти секунды продлились вечность.