my minds |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Фалька Балаж & Аскольд Урусов
Купальская ночь ❖ окрестности Киева
Однажды в полночь подует ветер и я войду в твой дом из четырёх окон.
И не найдёт нас никто на свете, а ты вовек не вспомнишь больше ни о ком.
Побегу по радуге до самых облаков солнце в руки зазывать,
А после соберу я на заре да разных семь цветков сяду в полночь колдовать.
Странное чувство, и день странный. Кажется, он вчера начался, и никак не закончится, но Фалька и рада. Она путается в сумбурности событий, в том, как Аскольд похищал через окно, как увозил сюда, в места, спрятанные от маггловского взора самой магией. Забирал сюда, где Днепр катит свои воды, блуждая в между плавнями — маленькие островки прятали столько тайн, что магглам и не снилось. В километрах отсюда свои церковные шпили к вечернему небу тянул Киев, а тут все было таким магическим, таким невероятным, словно застывшее время, вязко намекающее, что Русь не исчезла, просто скрылась в потоках магии.
На поляне уже костер готовятся зажигать, Фалька наблюдает за этим от кромки воды. Река тихо шепчет свои песни, на ее поверхности сонно качаются лилии, в эту ночь не заснувшие привычно, а в руках у Балаж венок — тот самый, который принято пускать по течению, чтобы его выловил будущий нареченный. Венок Фальки как-то уже выловил Урусов, и теперь ей не было дела до старого ритуала, такого детского, но такого истинного. Сегодня ночью завершится брачный ритуал, который навсегда соединит Фальку с Аскольдом, она в голове повторяет слова, которые следует произносить под ритуал, она так боится забыть, хотя никогда не забывает подобных вещей. Первая часть свадебных мероприятий уже закончилась, оставишь в памяти собственническим поцелуем Сколя, его руками, крепко обнимающими, да шепотом Веста на ухо «ты счастлива, девочка?».
Счастлива — не то слово, но счастлива так, что страшно становится. Потому, что кажется, что может обнять весь мир, кажется, что это до самого конца, лишь бы конец наступил не столь быстро. Фалька верит, что может отмолить у всех богинь свое право на любовь, на жизнь с Аскольдом, но ей все равно немного боязно. А кольцо на пальце обручальное, таинственно мерцает в угасающем закате дня, и Фалька отступает от воды. Венок она сожжет в костре, вот сейчас и сожжет. А пока смотрит и ждет, где-то среди молодых людей муж потерялся, видимо с Вестом добивают кружку браги, готовятся к вечеру, и тут же внутри взвивается раздражение: мог бы Вест хотя бы сегодня не виться возле друга, этот вечер по праву принадлежит ей, и только ей.
Вечер. Ночь. Вся жизнь.
Аскольда у драконов не забрать, но, может, она переиграет его любовь своею.
На задний план отходит прошедший год, из писем состоящий. Каждое строчками поет о драконах, Фалька уже и не отвечала, хотя читала, отчаянно по Сколю скучая. Ей вообще последний год тяжело давался, ведь ушли все те, кого она любила, во взрослую жизнь ушли, а она осталась в каменных стенах школы, прекрасной, любимой, хранящей тайны, которые хочется вскрывать, но от одиночества ее не спасает. А теперь одиночеству конец.
Брошенное заклинание пламенем охватывает дрова, запах полыни путается в волосах, в ткани холщовой рубашки в вьющейся вышивкой, заменившей красивое свадебное платье. Фалька невольно улыбаться начинает, всматриваясь в оранжевые языки пламени. Сейчас костер прогорит, тогда и начнутся прыжки через него, авось Сколь все-таки явится. А пока можно расстаться с девичеством, и Фалька размахивается, отправляя венок в костер. Аромат становится сильнее, Фалька зажмуривается, ну вот и все, она попрощалась с той собой, какой была, и какое это прекрасное чувство, остается только развернуться, отойти, пока никому не мешать. Девушка делает шаг и попадает в цепкие объятия, оглядывается, ловит улыбку Аскольда.
— Я уж думала, ты меня в этот вечер на Веста променял. Это меня ты год не видел, Урусов, не моего брата, а ведешь себя так, словно на нем жениться собираешься, — она смеется, не скрывая веселья, сдувается с лица упавшие темные пряди, собранные в косу, через плечо перекинутую. За спиной Аскольда стремительно темнеет, зажигается первая звезда. Фалька обнимает мужа за шею, оставляет на его губах поцелуй: — Прыгнешь со мной через костер?
Прыгнет, Фалька знает.
Прыгнет, а потом увлечет ее в темную чащу, где никого кроме них, и пока все папоротник искать будут, они завершат положенный обоим ритуал.
Ночь постепенно опускается на окрестности Киева. Такого близкого и такого далекого сейчас, отражающегося от ровной глади глубокого Днепра. В воздухе ощущается аромат трав и цветов, распустившихся на закате. Еще недавно отзвенели колокола Софийского собора, зовущие на вечернюю, провожающие этот день и встречающие короткую, но темную ночь, освещенную сотнями костров на Купалу. Язычество приходит на смену другим религиям. Боги просыпаются в эту ночь и спускаются к людям, начинают свои игры с теми, кто верит, слушают их, принимают их дары и жертвы. Боги шепчут на ухо свои благословления, они — главные свидетели сегодняшних клятв. Они — источники магии, царящей в этих укрытых от глаз простаков местах. Под самым носом у них, сокрытые в чаще незаметного первому взгляду леса на островке в сердце реки. Сама магия защищает их от посторонних, Боги укрывают собственных детей и потомков. Они верят, что магию дали им Боги.
— Я всегда знал, что ты безумец, брат, — Вестер смеется, глядя на приготовленный костер. Брага разгоняет кровь, маковое молоко приближает к богам. Сегодня это нужно, сегодня самая подходящая для этого ночь.
— Безумцы унаследуют этот мир, брат... А я не мог иначе, ты же знаешь. — не мог. За последний год в этом все убедились, и кому, как ни лучшему другу это знать. Именно он был свидетелем творящегося в душе Аскольда безумия. Казалось, что молодой человек сойдет с ума, если не вернется при первой возможности, если не заберет то, что уже давно считает своим, если не победит в этой борьбе за собственное счастье, — Боги были рядом со мной...
Он в самом деле походил на безумца. Когда прибыл в любимой, когда попытался сделать все правильно, быть князем по заветам отца. И когда получил отказ от старого дурака.
— Уж не думал ли ты, что я и впрямь дам свое согласие? Моя дочь никогда не выйдет за тебя, полукровка... Кто ты такой, что бы просить у меня ее руку?
В ту же ночь Урусов забирает то, в чем ему отказали. Ему никогда нельзя отказывать. Он не принимает отказов ни от кого. В ту же ночь он похищает Фальку, впервые увидев ее за год. «Хочешь уйти со мной? Я женюсь на тебе, и мы будем вместе! Что тебя ждет здесь? Идем со мной... Как мы и хотели.» Ему нельзя отказывать... Уже на утро старый дурак не досчитался дочери, а они были уже далеко от родного дома Балаж. Уже направлялись в Киев, где в права вступают другие законы, светские, но все еще с безмолвного дозволения богов.
— Ты же знаешь, что он тебе этого не простит. Поверь, мой отец не из тех, кто забывает.
— Но ты ведь со мной, брат? Выходит, я украл у него обоих детей, так если не за это платить, то за что же еще? — он смеется. Сейчас все кажется не более чем шуткой. Кроме одного.
Небо постепенно темнеет, костры готовы. Девушки опускают венки в глубокую великую реку на встречу своей судьбе. Когда-то он поймал один такой венок, еще не думая о том, что приготовила ему судьба. В воздух ночного неба взмывают первые языки пламени, обжигая холод небосвода, пора начинать. Запах древних костров и дурманящих трав, приближающих их к древним, дающие возможность ощутить богов. Пусть они будут свидетелями. До слуха доносится блеяние ягненка, оторванного у матери — прекрасный подарок богам. Последнее прощание с остатками детства.
Он видит ее, силуэт на фоне яркого пламени. Наблюдает за ней в жажде взять за руку, почувствовать тепло ее кожи. Молодая жена, которой он уже принес свои клятвы. Но еще не завершили главный ритуал. Сколь доверяет эту магии Фальке. Из них двоих именно она знает, что делать, желание же было обоюдным.
Он улыбается, смотря в лицо жене, прошли сутки с их долгожданной встречи, что мужчине до сих пор не верится, что все осталось позади, и их разлука, и побег. Все прошло, а впереди остались лишь они и их судьба быть вместе. Все уже готово, остается лишь начинать.
Он не отвечает на привычную издевку, ему нравится ее характер, с детства нравился. Они прошли через самую настоящую войну, как камень обтачивается в воде, так и они обтачивали нрав друг друга все эти годы. Соревновались, кто кого победит, пока не поняли, что лишь в проигрыше заключается победа.
— Я прыгну с тобой даже в костер... — спокойно произносит он, обнимая милое лицо ладонями, целуя ее и ощущая, как сильно этого ему не хватало. Эта связь, натянутая до предела весь год, тянула его к Фальке, заставляя кричать будто дикого зверя, заставляя помнить и думать о ней. Почти физически ощущаемая. Лучший друг едва сам не сошел с ума, ощущая натяжение этого чувства со стороны.
Запах леса и трав вмешивается с пылающим костром, путаясь в ее волосах и впитываясь в кожу. Им ненужно прятаться, магия защитит их. Напев древнего заговора привлекает внимание собравшихся, подводя к началу. Звук рога разносится по всему острову, бежит по гляди ночной реки, растворяясь за пределами их маленького мирка. В ночной темноте и свете яркого костра блестит ритуальный нож и черного камня. Ягненок не успевает испугаться, когда по белоснежной шкуре течет черная в ночи кровь, их дар Богам и природе. Он касается алыми от крови пальцами ее лица, оставляя полосы на светлой коже, вглядываясь в ярко-синие глаза любимой. Этой ночь навсегда разделит их жизни на до и после...
— В костер не надо, — бормочет Фалька в губы Сколя.
Нет, в огонь она его не пустит, хватит того, что вся его жизнь теперь связана с огнем, которым драконы являются. Ее кошмары мучили все те месяцы, которые он был в заповедниках, а она сидела у окошка школьной горницы. Все время ждала, что получит письмо о том, что Сколь или Вест, а то и оба станут жертвами своих обожаемых магических тварей. Но вот он, Сколь, рядом, и тело его покрыто не ожогами, а татуировками, край одной из них виден за краем рубахи. Ей хочется заглянуть под рубашку, посмотреть, изучить, коснуться пальцами, но они оба решили, что стоит уже подождать до свадьбы, а не поддаваться голоду, достаточно сильному, но пока еще терпимому. Терпение кормит уверенность, что эта ночь станет первой в череде долгой и счастливой жизни.
Он спросил, пойдет ли она за ним, и Фалька не раздумывала. Гергана давно читала в душе дочери, знала ее чувства к юному князю, а мнение отца считалось в семье не первичным. Фалька же знала, что выйдет замуж за Аскольда, знала с той минуты, как он потащился к лешему за живой водой для ее экспериментов в ритуалах. Все в школе знали, что местный леший обладал жутко поганым характером, и не смотрит на то, кто перед ним, школьник или учитель, доставалось всем. Досталось и Урусову, но в ту минуту, когда Фалька услышала, что парень не сдал ее завучу, она поняла — выйдет за него замуж и будет любить его до самого конца. Детская мысль, юношеская и бесконечная в своем максимализме, но надо отдать должное ей, она никуда не делась, а превратилась в нечто большее, что навсегда связало обоих. Даже злясь на Урусова, пишущего ей про драконов, Фалька чувствовала в его слове капли той любви, которые могут хлынуть потоком, но если ему позволить это сделать, им не выжить вдали друг от друга. Школу нужно было закончить, так или иначе. Значит, набраться терпения нужно, что они и сделали.
И теперь осталось совсем немного, теперь им нужно просто довести все до конца.
Ягненок жалобно блеет. Фалька ненавидела использовать в ритуалах животных. Ей всегда было невыразимо жаль их убивать, даже куриц, хотя они были совершенно безмозглыми. Но приходилось, пусть и не часто, в жертву их приносить — сегодня жизнь ягненка оборвется. И как бы ни хотелось отвернуться, но невозможно — Фалька взгляда не сводит с ритуального ножа, бликующего алым пламенем костра, входящего в тело ягненка. Не замечает, как по щекам катятся две слезинки, мысленно девушка просит простить их за убийство невинной души, но протягивает руку, окунает в теплую кровь.
Густая, темная, горячая.
Фальку чуть подташнивает, но она подставляет лицо Аскольду, кровь мазками застывает на ее коже. Ее пальцы касаются груди мужчины, над сердцем оставляя знак, на подбородке, на лбу.
Лада и Лель, благословите нас, дайте нам счастья, любви и вечности совместной...
— Эй, молодожены, вас ждет костер, прыгайте уже, — насмешливый голос Вестера выдергивает из сладостного медитативного состояния.
— Однажды я его придушу, — бормочет Фалька, но решительно отирает жертвенный нож, он им еще сегодня пригодится. С ягненком разберутся, его кровь сгодится и остальным участникам сегодняшнего шабаша. Нож исчезает в поясной сумке Фальки, сама она уводит Аскольда за руку, туда, где Вестер сует в руки кружки с чем-то пьяным, остро пахнущим травами, все той же проклятой полынью, она везде, она горчит, но она не испортит ничего. Фалька делает глоток, потом еще один, стягивает с ног обувь, чтобы подметки не подпалить. Возвращает Вестеру кружку.
Кажется, она пьянеет. Ну и к черту. Ей не страшно быть пьяной рядом с Аскольдом. Ее рука скользит в большую мужнюю руку, другой она придерживает подол своей рубахи, поддергивает повыше. И шало улыбается:
— Идем?
От костра жар идет, а Фалька вспоминает холодный день последней их совместной Масленицы, когда мокрый Аскольд льнет к ней в поцелуе, а вокруг девчонки визжат от подобного обращения. Но она распахивает полы шубы, обнимает Аскольда, целует в ответ, чувствует не холод, а безумный жар, исходящий от князя.
Она так близко, что кажется, за шумом музыки и заклятий он слышит стук ее сердца. Дар богам, что бы те благословили их союз. Он надевает на ее тонкий палец кольцо, сияющее в свете полной луны, как никогда яркой в эту ночь. Как же иначе? Все сошлось над их головами ради того, что бы случилось все именно так, как случилось. Он почти не слышит голоса вокруг, он слишком долго ждал этого момента, когда детство и юность окажется позади, оставляя дорогу взрослой жизни, где за себя в ответе лишь они сами.
Запах цветов и трав, запах костра и густого леса меркнут в сравнении с ярким острым запахом горячей крови, заполняющим легкие. Сколь знает, как невеста не любит этот запах, как относится к жертвоприношениям, всегда относилась. Мягко дотрагиваясь до ее щеки большим пальцем, чувствует горячую слезу кожей. Это всего-лишь дар богам. В жизни бывают потери куда сильнее и куда чувствительнее. Сколь осторожно целует ее висок, стараясь отвлечь от неприятного для девушки зрелища. Его же трудно чем-то удивить. Уж точно не простым жертвоприношением. Скольких ягнят они зарубили за время учебы в школе? Скольких принесли в жертву, стараясь выучить тексты заговоров. Слишком для многих необходима свежая кровь животного. В Колдотворце свои фермы для этого. Это закаляет, заставляет принять магию со всеми ее чертами и характером. Заставляет привыкнуть к жестокости жизни, к ее несправедливости, к потерям.
Он смотрел на свою молодую жену, не скрывая улыбки. Князь помнил, как впервые принял решение, что эта девушка будет с ним. Ему требовалось совершить что-то безумное, даже по его меркам. Он отправился к лешему. Чертов безумные ублюдок, едва шкуру не спустил с Аскольда. Один из самых противных существ в окрестностях школы и близлежащих лесах. Хитрый обманщик, требующий за помощь слишком высокую цену. Аскольд отдал ее сполна, еще и на орехи получил. Но флягу заветной живой воды раздобыл. Вернулся избитый, раненный, но довольный. Да и леший без ран не ушел, маг точно мог в этом поклясться. Без кинжала или арбалета в лес никто не ходит. Даже если у тебя в руках древняя магия богов. Подстраховаться нужно, не все существа подвластны магическому влиянию.
Он помнил лицо Фальки, когда за завтраком перед ней была оставлена фляга. Он помнил ее взгляд на его лицо в синяках, помнил, как болели ребра, как профессора требовали выдать, зачем мальчишка ходил в лес. Но он молчал из принципа. Не их это ума дело. Его грела мысль, что он сделал это, что сделал это ради нее.
Слова лучшего друга звучат внезапно, возвращая в реальность, в жар и яркий свет костров вокруг. Сколь смеется, делая шаг в сторону почти брата.
— Я сделаю это раньше, у меня больше шансов... — весело отвечает он жену, беря кружку с резким запахом полыни. Очищающая трава слишком горька, выжигая всю тьму и зло внутри человека и вокруг него. Крепость напитка заставляет голову кружиться, тело стать легким, падким на разного рода глупости. Что такое костер для того, кто знаком с пламенем дракона? Сколь улыбается, чувствуя близость знакомой стихии, ощущает дразнящий жар от языком костра. Крепче держит за руку девушку, приготовившись к прыжку. К тому, что приведет к кульминации того ритуала, что принято считать традиционным в их обществе, среди таких как они. Такое уже мало кто допускает. Предпочитает все более современно, не занимающее столько сил и времени. Больше веселья. Аскольд не помнил никого из своих друзей, кто как и они решили бы отдать свое решение на благословение богов. И тем лишь сильнее крепко в мужчине уверенность, что они все делают правильно. И сделают больше.
Они готовы к прыжку, костер едва ли не касается макушек невысоких деревьев. Старая летняя забава. Главное, вовремя произнести заклинание. Главное, что бы движения рук были синхронны. Тогда огонь подчиниться, тогда костер пропустит не навредив. Главное, что бы с партнером повезло. Аскольду везло с партнершей, он был уверен в собственном выборе. Подготовка Фалки была безупречна, а управление костром — простой уровень, но иногда случались казусы и с этим. Простые жесты по заученной когда-то схеме, кольца работают, выполняя свою задачу. Языки пламеня будто раздвигаются, открывая проход. Крепче держит за руку перед прыжком, ощущая как сразу за спиной огонь вновь восстанавливается как прежде. Дыхание сбитое, сердце готово вырваться из груди от ощущения пламени, через которое они прошли. Шум и смех вокруг, прыжки следующих через костры. Поздравления с официальной частью их свадьбы. Но духи все еще рядом, и их нельзя упустить. Краем глаза Сколь видит уходящих к берегу девушек, решивших отдать себя в руки природы. Его же путь лежит за его женой в самую чащу леса, под свет открытого неба, где единственным освещением будет лишь полная луна и звезды — свидетели сегодняшней ночи. И каждый шаг дальше от музыки и людей наполняет сердце ощущением тайны. Ощущением того, что назад дороги больше не будет никогда. Того, что они решили пройти всю дорогу до конца.
Вестер хохочет и исчезает в толпе. Он дразнится, но веселья становится только больше. Фалька удерживает мужа, сплетает их руки, у обоих на пальцах мерцают кольца.
— Да ну его к чертям сегодня, — ворчит Фалька.
Фалька раньше Гергану не понимала, почему та позволяет Драгою проводить много времени в Сиреневом саду, почему заставляет детей быть послушными отцу, почему учит их любить его. На все вопросы дочери старшая Балаж отвечала, что та поймет со временем, и не соврала — Фалька только сейчас понимает те чувства, что Гергана испытывает к своему не мужу. Если они были хотя бы наполовину так сильны, как Фалькины, то все это было... уже более понятным. Видимо, для того, чтобы достичь некоторых вещей, нужно самой протий через них. И хотя совершенно не хотелось думать, что было бы, окажись они с Аскольдом не свободны от каких-либо обязательств, девушка допускает мысль — она бы, как и мать, позволила бы ему жить с ней наполовину. Лишь бы был рядом, пусть и не всегда, но был бы.
Пламя вьется, пугает, но не сегодня. Сегодня Фальке не страшно, ее рука в руке Аскольда, ноги тонут в речном песке — разбежаться, взлететь в прыжке, одно движение, одно заклинание. Огонь, кажется, лижет пятки, но не причиняет вреда, миг растягивается и сворачивается в моменте, когда ноги снова оказываются на земле. Оказывается, Фалька не слышала ничего вокруг во время прыжка, но сейчас на нее обрушиваются все звуки, смех, она и сама смеется. Ее рука все еще в руке Аскольда, Фалька оглядывается, улыбается мягко, соблазнительно. Высвобождает руку и медленно отступает от мужа.
— Догони, — бросает слово, пускаясь в бег.
Она знает, куда бежать. Невидимая нить ведет ее туда, где их ждет тишина, сверчки, нагретый солнечным теплом плоский алтарный камень, правда, уже не для того, чтобы умертвить ягненка. Та кровь, которая сегодня прольется, принадлежать будет только им Фальке и Аскольду. Она слышит его позади, знает, что он ее может нагнать, но еще знает, что торопиться он не будет.
Где-то кто смеется. Где-то кто-то шепчет. Под ногами шуршит трава. Где-то кто-то сегодня найдет цветов папоротника, выпросив тем самым у провидения исполнения сокровенного желания. А Фальке папоротник не нужен. Она знает, куда бежит. Совсем рядом шуршит легкими волнами Днепр, его темная гладь мерцает свечками в венках. Взрыв мужского смеха оглашает заводь, кто-то поймал венок, у кого-то сегодня судьба случится.
Фалька выскакивает на поляну. Сегодня это их поляна. Луна щедро рассыпает своей свет, но Фалька заклинанием зажигает факелы, расставленные по кругу. И оглядывается, Аскольд уже тут, уже рядом. Нужно отдышаться, чтобы произнести хоть что-то. Сердце колотится в бешеном ритме, словно вот-вот выпрыгнет из груди, прямо в руки мужу. Она делает глубокий вдох.
— Этот ритуал раньше считался обязательным элементом брака. Но почему-то потом его перестали использовать. Возможно, потому, что ритуал формирует очень сильную супружескую — эмоциональную — связь, — Фалька подходит к Аскольду, смотрит на него снизу вверх, ловит его руку. — Дороги обратно не будет, Сколь. Если мы это сделаем, то никакой развод нам не светит. Если мы это сделаем, то будет вынуждены идти вместе до самого конца. Я не уверена, что даже смерть нас разлучит, понимаешь? Послевкусие ритуала может остаться навсегда.
Фалька рассказывает, но сама не боится. Она готова. Готов и Аскольд, но все равно Фалька считает нужным рассказать ему это, дать понять, что их ждет. Мало кто из волшебников идет на такие условия, опасаясь подобной связи, которая способна дать так много, но отнять еще больше, если ничего не выйдет в жизни.
У них выйдет. Потому и не страшно. Фалька подносит руку Аскольда к губам, прижимается ими к костяшкам его пальцев.
Он все, что ей нужно. Здесь, сейчас — всегда.
— Ну что, брат, признавайся! Есть кто-то, кто уже понравился? — летние каникулы в школе, а старшие братья интересуются успехами младшего. Хотят посмеяться, ведь самый младший — самый слабый...
— Есть. И она будет мой женой! — заявляет Сколь старшим братьям. Они смеются над заявлением четырнадцатилетнего подростка, но постепенно смех смолкает. Они смотрят на него внимательно, точно ли он шутит. Он не шутит... Тогда смех сменяется усмешками, но комментарии старшие приберегают. Что-то есть в глазах Аскольда, что заставляет молчать. Та животная решимость наполняет его характер постепенно, проявляясь в определенные моменты. Скоро они поймут, что каждое слово, данное парнем обязательно будет выполнено безоговорочно. Что и это слово, сказанное, будто бы опрометчиво, найдет свое исполнение в ночь Ивана Купалы, спустя шесть лет от одной той мысли, что появилась у подростка.
Фалька убегает, смеясь. С ней ничего не бывает просто. Когда просто, то неинтересно, ведь именно поэтому он полюбил эту девушку. С Фалькой никогда не бывало просто. И спокойно... Приступы ревности заставляли князя совершать глупые поступки. Драки в стенах школы были привычной забавой, магической и примитивной. Зато помогло ему стать неплохим боевым магом. Тоже полезно. Дисциплина страдала во имя влюбленности. А ей будто этого и не хватало. Всегда довольной выходила из любого скандала. Всегда горячая и опасная, не наигравшаяся еще его чувствами и сердцем, сжимающая его в своих руках до боли в груди. Но всегда возвращающая троекратно всю любовь. И за это Сколь полюбил ее, поэтому не мог без нее прожить больше ни дня. Потому пошел на преступление в их обществе. Преступление чести, украсть дочь у отца. Для многих в их кругу он станет не больше чем вором, этого ли хотел его отец? Плевать. Ему было на все плевать, пока цветущий в темноте короткой ночи папоротник бьет по ногам хлесткими ударами. Пока тропы угрожают запутать, заплутать в лесу, неохотно ведя к поляне, такой же древней как все их ритуалы и магия. Здесь и там он видит яркие горящие огнем цветы в густой траве, слышит, как птицы изменили свои голоса, как сменились их песни, как где-то кричит в ночной мгле лиса, забредшая к поляне слишком близко.
Холодная земля под густой травой охлаждает ступни, возвращая из мира теней и мыслей в отрезвляющую реальность. Дыхание сбито от долгого бега по, казалось бы, столь маленькому островку. Где-то там у реки слышен смех, но сейчас, Аскольд мог поклясться, во всем мире больше нет ни души кроме них. Фалька зажигает факелы по периметру поляны. Вот и пришла главная часть... Стоило ему лишь произнести, что он перед всеми богами готов и хочет поклясться в своей любви, жена уже все приготовила. Она знает, что делать, она талантливый ритуалист. У них разные специальности, каждый хорош в чем-то своем, тем и интереснее им вместе. Тем и полезнее они друг для друга. Сколь полностью доверяет ей, как никому в собственной жизни. Доверяет ей собственную жизнь и душу. Пусть делает все, что посчитает нужным, он знает, что она сохранит.
Она рассказывает ему правила и законы ритуала. Сколь хорошо их знает, он много читал об этом, много слушал. У него было время узнать все о том, что его интересует. И этот ритуал не зажег в нем огонь, это было то, что, как ощущал Урусов, было ему необходимо. Ни на миг он не допустил сомнения ни в своем решении, ни в жене, что выбрало его сердце. И оно не обмануло.
— Мы будем вместе в этой жизни и всех следующих... Мы будем вместе под взором Богов и рядом с ними. И каждый миг своей жизни я готов буду доказывать тебе свою любовь, — он говорит от всего сердца. Он знает, что их решение было встречено сомнением у окружающих. Малые дети заигрались, — вот как решили люди, услышавшие о том, какой ритуал они хотят провести. Отец Аскольда едва не подавился своим ужином.
— Что ты собираешься сделать? — откашливаясь за столом произнес отец, вытирая губы салфеткой. На его лице смесь ужаса и непонимания, будто младший из сыновей сообщил, что собирается отринуть магию и уйти в православный монастырь.
— Провести брачный рунический ритуал, отец. Что в этом такого?
— Ты понимаешь, что это как проклятье? Ты сам натягиваешь себе на шею хомут, от которого не избавишься ни при жизни, ни после смерти. Я против! Ты еще слишком юн, что бы совершать подобные поступки. Женщины приходят и уходят, но твоя душа одна! И ты готов поставить на ней печать другого человека, что твоя душа, по сути, принадлежит не тебе...
Сколь лишь улыбается на мгновение опуская глаза. Объяснения и какие-либо другие слова просто ненужны. Уж точно не ему. Аскольд не собирается никому ничего доказывать. Прошло то время, когда ему было необходимо одобрение кого-то старше. Сейчас он уверен в своем выборе настолько, что ниодно мнение или запреты не заставят его изменить решение.
Он неспеша расплетает ее тяжелую косу, поднимает волосы в ладонях, заставляя распадаться по плечам густым черным потоком. Тянет за тесьму на вороте единственной рубахи, обнажая светлое плечо, казалось, светящееся под лунным светом. Снимает свою рубаху, прижимая ее к себе, целуя глубоко, едва сдерживаясь, поднимает на руки, что бы посадить на ритуальный стол. Камень теплый, слегка шершавый от тысяч и тысяч ударов ножом во время ритуалов. Это сильнее, чем любая клятва на крови. Это клеймо, что будут носить оба до последнего конца их мира. Так он любит эту женщину и так доверяет ей.
Слова Аскольда звучат так, как и хотелось Фальке: никакого сомнения, одна лишь уверенность в том, что все правильно, что сейчас произойдет.
Пальцы Аскольда в косе Фальки не путаются, она улыбается, когда тяжесть распущенных волос по плечам рассыпается. Лента падает в траву перевитым цветочным венком. Фалька руки протягивает, проводит кончиками пальцев по обнаженной коже Аскольда, исследуя не виденные ею ранее рисунки, изучает их. У нее будет время расспросить, что из татуировок каждая значит, а пока нужно думать о другом, но так трудно оторваться взглядом от нареченного. И все-таки нужно: не думать о пальцах Аскольда скользящих по плечу, не думать о том, как долго они не были вместе.
Фалька возится с поясной сумкой, снимает ее с талии, достает жертвенный нож. Лезвие острое, кажется самой тьмой в руках.
Она берет руку Аскольда, смотрит на его линии на ладони. Проводит по ним кончиками пальцев, прослеживает их, и плавным жестом проводит ножом по коже, рассекая ее. Капли крови просачиваются через разрез, но Фалька не останавливается, теперь ее очередь — лезвие легко проходит по ладони, ведьма морщится — больно, но терпимо.
Кровь завораживает. Алая и густая, но непохожая на кровь ягненка. Фалька стряхивает с себя какое-то странное гипноза, пытается вспомнить нужные слова, но выходит не сразу. И все-таки она проводить пальцами по ладони Аскольда, просит:
— Повернись плечом.
Руна не сложная, нарисовать ее легко. Она не представляет, как все будет дальше, описание ритуала не дает никакой помощи воображению, а внутри где-то бьется слабой пульсацией мысль: что, если ошиблась, что, если будет больно и невыносимо? Но ободряющий взгляд Аскольда смывает все сомнения, и кровь вырисовывает Уд на его плече, лоснится темным блеском на загоревшей коже мужчины.
— Ты — мой, я — твоя, и даже смерти нас не разлучит. Все мое — твое, и моя жизнь взамен твоей, возьми ее, когда будет на то необходимость. Убережет тебя Уд, привяжет крепкой нитью, и будешь ты всегда со мной, даже на расстоянии, даже в другом мире, даже в Ирии.
Но в Ирии мужа Фалька видеть не хочет, мир мертвых для Аскольда самое неподходящее место, и мысленно она возносит молитвы еще и Ладе, просит сохранить его для нее.
Глохнут звуки, нет ни мерцающего света факелов, ни шепота Днепра, ни ярких звезд, ни отголосков чужого веселья — к ним подкрадывается вязкий, синеватый туман, кутает поляну, от чужого взора ее скрывая. Не то волшебство, ни то сама природа защищает влюбленных, ставших сегодня мужем и женой.
Вот так и бывает, когда что-то для себя решаешь. Фалька ни разу в жизни свою свадьбу не представляла, а сегодня все сбылось так, как воображение не рисует. Балаж не думает о том, кого позади оставляет, не думает о том, что Валериус не оценил дочерний выбор. Когда он хотел детей в Дурмстранг отправиться, но Гергана встала на сторону брата с сестрой, заявив, что выбор они могут и сами сделать. А Фальке теперь и страшно думать, окажись она в холодном северном замке, где у порока замерзает море, не встретила бы Аскольда. И что тогда? Так бы и жила половинчатая.
Но может дело и не в этом, а в том, что цыганская душа в том Дурмстранге запертой была бы.
Гергана считала выбор детей единственно верным.
Фалька иного для себя не хотела.
Голос осипший, когда она поднимает потемневший от напряжения взгляд на Аскольда:
— Твоя очередь.
Клятва не завершена, вторая часть, жирная точка, и Фалька ждет, а кровь из пореза на ладони сочится.
Боги рядом, они сейчас здесь, и они слышат их. Они дышат их дыханием, они поют им звуком ветра, шепотом травы в ночи. Они смотрят на них светом звезда в высоком небе. Закрой глаза и почувствуешь их присутствие. Они стали свидетелями их клятвы друг другу, спустились с неба, что бы закрепить их ритуал, к которому никто так долго не прибегал.
Аскольд протягивает свою ладонь, смотря в глаза своей жене. Ни капли сомнения, ни тени страха в его глазах. Все, что происходит сейчас — правильно. Его душа и намерения чисты. Помыслы прозрачны. Любовь безгранична. Он чувствует близость и поддержку богов. Тонкое острое лезвие рисует на коже кровавыми линиями. Легкой полупрозрачной светлой кровью омывая их решимость. Ладонь наполняется ею, будто душой, что готова проникнуть в тело любимой, и навсегда остаться с ней. Мужчина даже не морщится от пореза, не отрывая взгляда от своей жены. Он чувствует ее прикосновение к плечу. Древние руны как завет их предков, как сильнейшая древняя магия, которой нет аналога в нынешнем быстро текущем мире.
— Этой ночью Перун, Велес и Семаргл стоят подле нас. Они — свидетели нашего обета. И в их присутствии я приношу клятву. Я буду рядом с тобой во всех трех мирах этой жизни и всех последующих. Моя сердце — твое. Моя душа — твоя. Да убережет тебя Лада от горя и печали. Пусть Лель хранит твою душу и тело. И если мы не свидимся, пусть Боги хранят тебя до нашей встречи, ведь ты — моя, а я — твой...
Едва касаясь тонкой кожи он пишет руну Лель на ее плече, оставляя кровавый след собственной кровью, что готова впитаться в кожу, навсегда остаться печатью на сердце. Нет ни страха, на волнения.
Их окутывает странный дурман, будто благословение богов. В этом мире есть лишь они вдвоем, ушедшие от шума земного мира, оставшиеся лишь наедине с богами и друг с другом. Что для одного проклятье, для другого — благословение. Никого в своей жизни он не любил так ярко и так неистово как ее. Ничьи глаза так не жаждал видеть рядом, ни в чьих объятиях не мечтал оказаться, как в ее. Единственной из существующих ныне женщин. Единственной души, что стала родной для него. Казалось бы, так несерьезно, так случайно. Но эту встречу предрекли Боги. Каждый шаг, что делали они в своей жизни, вел их именно к этому моменту. Каждый толчок богов, каждый поступок людей приближал их к этой клятве. И теперь он смотрит в глаза своей жене с уверенностью и любовью, давший клятву быть рядом и любить ту единственную, что составляет весь смысл его жизни. Ту, кого он не покинет даже ценой своей жизни. Потому что смерть — не конец их странствий. Он никогда не боялся смерти. Он верил в богов и их покровительство, был бесстрашным перед лицом опасности, был безумен, играя со смертью в опасные игры. Потому что знал, что за спиной всегда стоит она. Единственная, дающая ему силы. И именно она — та часть души, без которой он жил всю свою жизнь с рождения. Душа в обличии другого человека. Но им суждено быть вместе.
— Запомни, тебе никогда не отделаться от меня! — в шестнадцатилетнем подростке будушуют гормоны слишком сильно, вырывая правду их его груди, не скрывая мыслей и чувств. Он говорит ей то, что гложит его душу. Пугает — могли бы решить другие. Она не боится, не ответил глаза. Шутка, заключили тогда свидетели того разговора. Но сердце говорило правду. Готовя их к этому моменту...
Он целует ее, лишь только сейчас ощущая, как тосковали душа и тело без любимой целый год. Год в дали от части самого себя. Год, безмерно долгий и мучительный, полный юношеской глупости, ревности и неизвестности. Ревности больше нет в его сердце. Аскольду был нужен этот год в дали, что бы ревность навсегда покинула его сердце. Оставив его наедине с любовью и верой в избранницу. Он верил ей как не верил больше никому. Она была часть его самого, а он был частью ее. До этого дня это было так, но сегодня они закрепили право на души друг друга перед всем миром и всеми жизнями, что будут у них. Не смотря на протесты, противоречия и неодобрения окружающих. Они были не обязаны делать это, но чувствовали, что так будет правильно. Он никогда не сможет ее потерять. Она всегда будет чувствовать присутствие мужа. С сегодняшнего дня и до конца мира.
Кровь впитывается в кожу, исчезает под силой магии ритуала, оставляя выжженный след на теле. Болезненное заклятие, заставляющие сжимать челюсть, терпеть, ощущая, как руны проникают все глубже, идут к самой душе, впиваясь в нутро, оставаясь яркими следами ожогов на коже. Пробуждая чувства, доселе спавших в их душах. Он смотрит на нее снизу вверх, так близко, что чувствует тепло ее тела под открытым небом. Ощущает гладкость кожи под ладонями, стягивая рубашку. Тоска по ней гложила душу целый год, сводила все мысли к болезненным мучительным воспоминаниям. В лунном свете она кажется ночной темной богиней, спустившейся к нему в этот миг. Готовая забрать его деле и его сердце. Пусть забирает и хранит в самом дальнем из известных богам мест.
Голос Аскольда пьянит, вгоняет в состояние транса. Фалька внимает ему, выжидая это дивное чувство, что в груди сворачивается нежностью и любовью. О чем и хочется кричать так громко, чтобы аж до Лысой горы донеслось. Городская застройка уже ту гору давно в плен взяла, но там все равно можно застать пляски да шабаш, и сегодня там что-то происходит, но это все далеко, а тут все близко, и клятву Аскольд приносит, лаская прикосновением плечо жены. Кровь теплом ложится на кожу, тут же остывает, она не видит руны, но чувствует ее, каждую прямую линию, каждый угол. Две прямые линии, а угол-то один.
А туман тянется к ним, обступает, и на миг кажется, что сердце замирает. Несколько секунд, минута, плечо начинает немилосердно жечь. Фалька сдерживается от желания провести пальцами по плечу, проверить, нет ли на том месте выжженной плоти. Выдыхает, в памяти снова картинки проносятся с вопросами простыми до боли. Почему-то вспоминается дурацкий спор, когда заявила Аскольду, что на школьный бал пойдет с другим, дескать, сварожич опоздал с приглашением. Его лицо в тот момент Фалька никогда не забудет, такое на нем было отчаяние, смешанное с упрямством и злостью. Аскольд тогда пообещал, что она от него никогда не отделается, на что цыганка запальчиво ответила «Добейся!».
Добился.
И как-то хорошо от этой мысли на душе становится, и тянется Фалька в поцелует к Аскольду, чтобы не чувствовать боли, по плечу разлившейся. Это временно, это пройдет, а клятвы вечны, и от них никуда больше не деться. Фалька обнимает Аскольда, целует жадно, голодно, вкладывая в поцелуй все тоску долгого ожидания возвращения его. Дождалась, и это лучшая Купальская ночь, на долю Фальки выпавшая.
Фалька соскальзывает с каменной плиты, куда-то со звоном укатывается нож, а она руки поднимается, чтобы рубашку с нее Аскольд снял. Волосы скрывают плечи и немного обнаженную грудь, Фалька снова проводит руками по отрисованными, впившимся в кожу татуировкам.
— Расскажешь мне о них всех, но не сегодня, — шепчет ведьма, снова тянется за поцелуем, заставляя Аскольда к ней склонится. На коже кровь остается, из незажившей руки, забыла о заклинании, что теперь уже воспользоваться можно. Девушка подносит руку Аскольда к лицу, прижимается губами к ладони, шепчет заклинание. От разреза остается только блеклая полоска, и вот уже пальцы Фальки возятся со штанами сварожича.
Гергана в свое время напутствовала дочь, не торопиться с детьми, пожить для себя. Дети успеются. Но Фалька решила, что оставит все на провидение. Магия приняла их клятву, и если магия соизволит наградить молодую чету Урусовых ребенком, так тому и быть. Но об этом сейчас думать не хотелось, хотелось раствориться друг в друге, оставив позади все: наставления матери, обиду отца, благословения Веста. Она любит брата, но он сейчас был лишним в это моменте. Как и то, что ей придется предстать перед Урусовыми-старшими, будучи уже женой Аскольда. Понравится ли им невестка, примут ли они ее? По меркам той же Венгрии Фалька завидной невестой была, несмотря на то, что родилась не в родительском браке. За ней Валериус давал хорошее приданое, правда, теперь на него можно было не рассчитывать, но и семья Балажей не лыком шита, состоятельна и вполне себе могла обеспечить детям Герганы хорошее будущее. Деду Аскольд понравится, в этом Фалька не сомневалась
Она льнет к мужу, чувствует его горячую кожу каждым сантиметром своей. Шепчет:
— Мне этот год казался вечностью. Я думала, что он не закончится. Без тебя в Колдовстворце все не то и не так было.
Зато Фалька а науках преуспела, в своей любимой ритуалистике, времени на учебу больше было без парней, за которыми приходилось бегать.
— ты пойдешь со мной? — он смотрит на нее так, как никогда и ни на кого не смотрел. Ждет ответа и эти секунды кажутся ему вечностью. Мороз январского воздуха кусает кожу, заставляет предательски краснеть.
— всех вокруг уже пригасили. Думаешь, я буду ждать тебя, пока ты соберешься подойти? Нет, Сколь, я не пойду с тобой. Меня уже пригласили. В следующий раз будешь действовать решительней... — она уходит, не оглядываясь, смеряя на прощание его одной из своих улыбок, полной удовлетворения от его проигрыша. От возможности ему отомстить за ожидание. Конечно, не дождалась. Да и кто ждать решит? Что бы совсем остаться без пары.
Он зол, раздосадован, расстроен. Но не от отказа Фальки. Он зол на того, кто посмел подойти к ней вперед него. Кто влез между ними, зная прекрасно, что никто во всем Колдотворце не рискует приближаться к Балаж. Зная, чья она девушка. И зная, что бывает с теми, кто решит нарушить это неписаное правило среди учеников. Он смотрит ей вслед и точно знает, что Фалька пойдет на школьный бал либо с ним, либо не пойдет вовсе. Третьего в ее судьбе уже не дано.
Он не разменивается на магию. Он бьет сильно, с оттяжкой, со всей злостью и с размахом, разбивая нос соперника. Он бьет, не считая удары, пока лучший друг не оттаскивает его от несчастного, посягнувшего на то, что было только его. У Аскольда темнеет в глазах от злости, в голове будто мутнеет, он не считает удары, не чувствует кровь оппонента на своих руках. Мальчишка его возраста, не ожидал нападения, глупец. Свидетелей нет кроме Веста, а тот не сдаст никогда. Будет до последнего на стороне названного брата. Лишь поможет дотащить парня до лазарета, оставив у двери. Другим будет в назидание. Никто не приблизится к Балаж ближе чем на пару метров.
Она все же идет с ним. Скрывая недовольство, или так казалось Аскольду. «Ты все равно будешь со мной» — произносит он ей на ухо, встретив на улице утром после той драки. Теперь ее черед растеряться, не найтись в словах, смотреть ему вслед. Они всегда были в вечной борьбе друг за друга. Скольких девушек она отвадила? Скольким мальчишкам он разбил носы за годы учебы? Эта ревность нарушала все пределы. Им потребовался год, что бы усмирить это чувство, что бы совладать с ним, научиться укрощать в себе этот огонь.
Теперь она была только его, полностью, от кончиков волос до самой души. Он это знал и верил ей.
— Я думал о тебе каждую минуту, считал дни до нашей встречи... — тихо произносит он, целуя ее, прижимая к себе. Ночной воздух влажной прохладой остужает жар тел, что прижимаются друг к другу, пробуждая желание, что билось в каменных стенах весь год. Им был необходим этот год, но боги свидетели, как тяжело он дался. Он поднимает ее на руки, обнимая ее тело, покрывая поцелуями кожу, вспоминая все изгибы, выученные когда-то лучше чем все школьные дисциплины. Как он скучал по ее запаху, по нежности ее прикосновений, по мягкому стону, сдерживаемому женским упрямством и страхом быть пойманными. Теперь им нечего бояться и не от кого прятаться. Весь мир может наблюдать их любовь под открытым небом. Возбуждение, сдерживаемое месяцами, готово оглушить словно удар, перекрыть здравый разум. Завершение брачного ритуала, когда под спинами прижимается к земле густая трава, когда запах клевера, полыни и лесных трав становится еще сильнее, когда подушками становятся листья папоротника, стыдливо прикрывая сегодняшнюю невесту. Она кажется призраком от дремлющих желаний. Одной из лесных нимф, что готова утянуть заплутавшего на погибель. В ее глазах отражаются звезды черного неба.
— Моя луна... — тихо шепчет он, выцеловывая на ее теле незримые символы, прижимая ее к себе еще ближе, что становится сложно дышать. Когда-то юношеское нетерпение сейчас кажется томительным ожиданием прежде чем он ощущает ее всю целиком. Так близко, как дано ощутить лишь любимую. Женщину, способную принести незабываемое наслаждение. От ее прикосновений по коже идет жар, будто не девушка с ним сейчас в этом танце, а огненная богиня. Он называл ее драконом всю свою юности, полной пламени и смерти для него. Тем она и притягивала. Полудница, способная испепелить до тла, если поймает в поле. Он движется в ней, ощущая ее душу, танцующую в этой ночи. Шрамы, оставленные ритуальным ножом навсегда будут напоминать им эту ночь, как и руны, навсегда запечатанные в них.
Фалька тоже считала.
Злилась на дурацкие письма, в ответ не в состоянии выдавить ни строчки. Бросала в огонь, потом и сама бросалась в огонь, чтобы вытащить толстые листки пергамента, а потом Кикимора Радмиловна, в смысле Аглая Радмиловна занималась лечением рук, и запах у ее мазей был отвратительным на самом деле. Зато Фалька письма спасала, так и лежат в шкатулке в комнате в Сиреневом саду, стопка лентой перевязана, по краям некоторые листки сожраны огнем. Она ему не расскажет о том, что сохранила эти письма, нечего Аскольду знать, на какие жертвы шла ради него жена. Хотя их противостояние с годами стало спокойнее, но не утихло, и вряд ли утихнет, а надо ли, на самом деле?
От захлестывающей нежности становится хорошо. От пения сверчков еще лучше. Лягушачий хор равномерно распевает песни о любви, бульканье сообщает, что водяной где-то рядом бродит. Надумает подсмотреть, его проблемы, впрочем в эту ночь Фалька и Аскольд не единственная парочка, любовью занятая. Под каждым кустом, деревом и цветком такая найдется.
Волосы рассыпаются по сочной зелени. В нос набивается запах ночного леса: земли, травы, чего-то еще, что свойственно только ночи, приторное, сладкое и яркое. С губ срывается вдох, плавно переходящий в стон, тяжесть тела Аскольда чувствуется так реально, что ни с чем не перепутаешь. Новые поцелуи, новые прикосновения, но все тоже сводящее с ума чувство, без которого жизнь казалась бы неполной.
Вокруг него постоянно вились девушки, помладше, постарше, такие разные со всех просторов необъятной Родины, такие красивые, на чьем фоне и красота Фальки меркла. Она сердито серьгами звенела, браслетами, непокорную натуру проявляя всем вокруг, выживая тех, кто слишком близко приближался к Урусову.
— Ты как собака на сене, — шепчет Вест, за что получает болезненный пинок.
— Вы, мужчины, слишком много о себе думаете!
Ей шестнадцать, и если Аскольд и Вестер много о себе думают, то она думает только о них.
— Они в баню пошли, — ворчит соседка по комнате, оком на брата Фальки накинувшая.
Фалька собирается быстро, чтобы успеть, и хотя банные дни у девушке и парней разные, она все равно успевает добежать до этой части школы, бессовестно торопливо спихнуть с себя всю одежду, пробежать босиком по утоптанному снегу, чтобы окунуться в тепло горячего источника. Аскольд с Вестером всегда задерживались в бане, и их голоса она слышит, уже улыбается, когда поворачивает голову, встречая обоих взглядом. Вестер фыркает, отмахивается, участвовать в этом противостоянии старший Балаж не будет, оно ему даром не надо. А Фалька не сводит взгляд с Аскольда, нахальная, уверенная в себе, хотя задуманное ею противоречит девичьей скромности.
— Возьми полотенце и закрой глаза...
Он взял. И глаза закрыл. Но открыл тогда, когда она уже стояла перед ним обнаженная, протягивающая руки к полотенцу.
Ее тело принадлежало ему, подчиняясь ему. Фалька выгибается в пояснице, не сдерживая стон. Ловит Аскольда за шею, тянется к его губам. Звезды на небе четкость теряют, под соседним кустом шебуршится семейство ежиков, Фалька не видит зверьков, но просто знает, что они там. Знает она и то, что чувства их переплетаются без капли эмпатии, и теперь она не может понять, где заканчивается она, а начинается Аскольд.
Теплый камень или шелковистая трава, Фалька не замечает. Звезды размываются над головами, как и все события, плавно переходящие от одного момента к другому. Вдалеке едва заметные розоватые лучики предвещают рассвет, но до него еще часа полтора, если сознание не обманывает Фальку.
Может, и обманывает.
Она не помнит, когда они перебрались на жертвенный камень, успевший стать более прохладным, но ее голову покоится на плече мужа, она слушает его сердце, его дыхание, водит в тусклом свете факелов пальцами по линиям одной из татуировок.
— Когда ты уходил, у тебя была одна, такая же, как у Веста. А сейчас их стало больше.
Она всегда дразнила. Играла, как умеют играть лишь женщины. Давала надежду и тут же бросала на самое дно безнадежности.
— Она сумасшедшая! — кричал он от злости.
— Да...
— Она невыносима!
— Да...
— Она жестока!
— Да... Но ты ее любишь.
— Люблю... С первого взгляда на нее...
Она умеет быть милостивой и жестокой. Предсказуемой и безумной. Он никогда не мог понять, какой встретит ее по утру, что придет в ее голову сегодня. Какие тайны будут хранить ее глаза. Он помнил, как впервые увидел ее такой, какая она есть. Впервые увидел истинные чувства на ее лице, впервые поверил в них. Помнил, как воровал ее из спальни по ночам, как запирались в бане, что бы никто не услышал, как на утро оба спали на уроках, потому что лишь на рассвете могли расстаться. Что бы никто не узнал, никто не понял, никто не догадался.
Он прижимает ее к себе всем телом, сжимает в пальцах прядь волос, текущую сквозь пальцы густым потоком. В этом мире не существует никого, кто был бы столь желанен для князя. Нет больше ниодной женщины, что могла бы лишь взмахом своих ресниц заставить его идти хоть к лешим, хоть на вершину самой высокой горы, хоть на встречу всем морским тварям под угрозой утонуть. Он ждал ее, казалось, несколько жизней. Искал ее в каждой из них и не находил. Потому был как безумный, едва ее увидев.
Рассвет приходит медленно, неохотно проникая в чащу ритуального леса, накрывая празднующих серостью надвигающейся реальности. Это была самая короткая ночь, а потому и самая желанная. Звезды становятся все бледнее, боги покидают их, отправляясь к себе, оставив им лишь благословение. Он чувствует ее дыхание, спокойное будто у ребенка. За эут ночь их голод, казалось бы, должен был утолиться, но всей их жизни не хватит для этого. Даже сквозь тонкую, призрачную дремоту он чувствует ее прикосновения к коже, заставляющие улыбаться с наслаждением.
— Мне было нечего там делать без тебя, — улыбаясь шире произносит он, поворачивая голову и целуя ее макушку. Рука ложится на ее плечо, там, куда он наносил собственную кровь. След остался, яркая руна отпечаталась на коже непроходящим шрамом, будто его собственная кровь запеклась под ее кожей, — Они останутся с нами... Напоминание о том, что я всегда буду рядом с тобой.
Он смотрит на нее в свете разгорающегося утра. Летний воздух по утру сквозит звонкой росой, остужая разогретые за ночь тела. Он чувствует, как она подрагивает под пальцами. Прижимает к себе, сажая сверху. У них все меньше времени, эта ночь и так превысила все их ожидания.
— Я так люблю тебя... Я никогда тебя не оставлю. Даже смерть не сможет нас разлучить... — он смотрит на нее, целует мягко, проводя по спине ладонями, прижимая к себе, что бы согреть. Что бы как можно дольше растянуть последний миг их ночного колдовства. Того безумия, что могли сотворить только такие как они.
Что бы уже когда взойдет яркое летнее солнце, ослепляющее и приносящее жизнь нового дня, они уже выходили из леса, к кромке воды, находя друзей и родных, что были здесь эту ночь. Что бы в следующий миг оказаться уже в родном доме. Их новом доме, что теперь навсегда будет их, где они смогут прожить всю жизнь без тени сомнений, так же уверенные в своем принятом решении как и той ночью их свадьбы. Уверенные друг в друге.
