Оттягивать надолго встречу с братом было опасно, о чем Фалька думала едва ли не с первого дня, как узнала, что Аскольд жив. Впрочем, Балаж не стремилась браться за перо, отправлять сову в заповедник, вызывать Вестера домой, надеялась, что и слухи до него не доползут, мало ли, где пропадала Фалька. Была мысль прикрыться Генриеттой, о чем стоило ту предупредить, но так и не дошли руки, а потом и Вест вернулся домой. Вернулся поздно вечером, но раньше Фальки, о чем ее уведомил домовик младшего брата. Это грозило практически бессонной ночью в попытке выстроить, как сообщить Вестеру радостную весть, за которой следовала весть дерьмовая — само собой, разговор дойдет до того, кто пытался убить Аскольда, само собой, свернет на отца, и дальше одним богам известно, чем все закончится для них. Но Фалька все равно отослала Сколю записку с приглашением явиться на завтрак. И утром встала пораньше в попытке опередить события хотя бы на три шага, возможно, успеть что-то да сказать Весту.
— Jó reggelt kívánok, West, — пять шагов до плотных портьер, не убившись через амуницию брата, разбросанную по ковру, за который Блад сожрет мозги и не подавится. Общие черты характера с младшим братом, унаследованные от отца, обычно вызывали лишь здоровое ехидство, но сегодня болезненно действуют на нервы. — Beszélnünk kell.
Свет врывается в комнату, слишком яркий, слишком бессовестный, выхватывая недостатки, спрятанные за холодной чопорностью. Пустой камин, в котором оседает пыль, стены, увитые шелкографией, гобелены, с которых задолбаешься выгонять моль. Фалька тянет за одеяло в попытке растолкать неподвижную тушу брата, попутно выясняя, что, видимо, и этот драконолог спит голышом. Минута любования голой задницей Вестера истекает, дальше нужно что-то придумывать, то ли воду проливать, то ли нежно на ушко пошептать, но снизу раздается звон входного колокола, заставляет вздрогнуть.
В этой туманом измученной стране нет ничего нормального, но пока что путь домой закрыт, и приходится мириться с местными привычками.
Проблема была в том, что Фалька знала, кто это, и видимо, пунктуальность сегодня играет против нее.
— Wester, kelj fel és gyere le a lépcsőn. Várok rád.
На большее у Фальки просто не было времени, но проблема заключалась в том, что утро начиналось совсем не с кофе, а с того, что домовик — тупой? — решительно провел гостя прямо в спальню к господину Балажу. С Аскольдом Фалька сталкивается в дверях, в который раз признавая, что в этом доме венгерских залетных родственников не жалует даже домовик, решивший сделать гадость, хотя Фалька его просила оставить гостя в гостиной, куда она спустится. С другой стороны, разговор явно пойдет не на тихих тонах, в этом сомневаться не приходилось, так что может и лучше, что будет происходить в спальне. В эту комнату обычно лезут со стуком, из-за двери же можно послать пешком до Парижа и обратно до Киева с заходом в Будапешт.
Фалька стоит на пороге, поднимает взгляд на возвышающегося над ней мужа.
— Давай только не с козырей заходи, — шипит тихо, — я твоя жена, а он сын своего отца.
Ей все еще дурно при мысли, что сейчас Сколь выложит историю о том, как Валериус Драгой решил сделать свою дочь вдовой, похерив отношения детей с русским княжичем. Самой Фальке было глубоко плевать на статус крови, но Валериус не простил подобного пренебрежения, как водится, он пытался наказать не столько детей-бунтарей от любимой женщины, сколько непокорного Урусова, который не считался в этом деле ни с кем.
Она просила, она умоляла отца принять и понять. Чего проще, познакомиться с Аскольдом, найти с ним общий язык, тем более, что оба в чем-то друг на друга похожи, но куда там, русские князья не чета румынским, и делай, что хочешь, а прими выбор Драгоя.
Но сейчас Фалька думает о том, что Вестеру придется еще доказать вину Валериуса, и это будет нелегко; сначала же очередь за преодолением шока от воскрешения Аскольда. Фалька до сих пор еще боялась проснуться и понять, что ничего этого нет, что ее жизнь катится под откос, а она сама тонет в потоке эмоций, в которых проще захлебнуться, чем выжить.
Она прикрывает дверь, приваливается к ней спиной, сторожит захлопнувшуюся ловушку.

Несколько дней слились в одни непроходящие сутки. Несколько дней, где солнце сменялось луной, а иногда и вовсе не было различий за тяжелыми шторами их комнаты. Они потеряли счет времени, они практически не отрывались друг от друга, будто вспоминая все то, что казалось утерянным. Сколь и Фалька не выходили из комнаты несколько дней, не пуская к себе ни горничных, ни кого бы то ни было. Лишь нехотя отвечали из-за закрытой двери, будто в подтверждении, что они живы. Что странные любовники не убили друг друга после той драки.
Мысль рассказать все Весту приходила словно лодка в бушующих водах, то пропадая из виду, то вновь всплывая. Сколь хотел оттянуть момент сложного разговора. Он понимал, что встреча с лучшим другом будет слишком трудна для всех троих. Но ему необходимо было написать. И лучше что бы это сделала Фалька. В памяти вновь всплывали дни их общего школьного прошлого, когда Урусов и Балаж решили хранить ненужную тайну. И к чему это привело. Повторять эту ошибку не хотел никто, да и ситуация была куда серьезнее. Но что-то внутри все равно заставляло Сколя оттягивать этот момент.

Они условились, завтра утром. Он уже выучил этот дом снаружи. Он знал, когда просыпаются в этом доме, когда его покидают те или иные жители. Много дней Урусов провел в слежке за Фалькой. Успел выучить все мало заметные детали жизни этого дома. Пора было бы уже оказаться внутри него. Вестер находился в очередной командировке, что ж, стоило бы ему написать и ждать, когда он вернется по срочному делу. Дело ведь, и впрямь, могло показаться ему срочным. Все, как условились...

Утром Сколь покидает свое жилище, встречая слишком мало неспящих в стенах борделя. Утро — не то время для бодрствования в этом месте. Тем лучше, никто не задает вопросов. Дорога до дома Драгоя занимает всего пару взмахов волшебной палочки и хлопок аппарации. Прежде чем гость останавливается у входа в дом. Сколько раз он наблюдал за этими дверьми, не предполагая, что когда-нибудь в них постучит. Жизнь — слишком непредсказуемая девица... Слишком загадочная и непонятная. В этом вопросе мужчине было куда спокойнее со смертью. Та уже давно стала его подругой.

Домовик открывает, смиряя гостя недовольным взглядом. Что ж, наружать слова хозяев тот явно не может, как бы ему ни хотелось.
— Наверх к госпоже... — произносит он, показывая на лестницу. Шаги русского медведя стуком отзываются о стен чисто-английского помещения. Столь же строгого, как и местные жители. Почти аскетичного по меркам русских. Поднявшись, Сколь следует в единственную открытую в коридоре дверь, как тут же налетает на Фальку. Не так давно они расстались с их последней встречи, прошло всего-лишь несколько часов.
— Давай только не с козырей заходи, я твоя жена, а он сын своего отца. — она говорит спокойно, чуть тише чем обычно. Рост Урса позволяет ему легко взглянуть на спальню поверх головы жены. Ну да... Вот и причина того, что Фалька здесь и явно старается не шуметь.
— Серьезно?! Он спит? — на лице князя появляется усмешка. Входя в спальню, мужчина опирается спиной о закрывшуюся за ним дверь.

Прошло пять лет с последней встречи с Вестером Балажем. Сколь молча наблюдал за спящим другом, всем сердцем понимая, что сейчас не время и не место.
— Быть может мне все же лучше подождать внизу? — тихо произносит он, наклоняясь к жене. Но, по всей видимости, спящий принц был не таким уж и спящим.Тело в постели зашевелилось, подавая признаки жизни и демонстрируя этому миру все свои лучшие сторону, — Балаж, прикройся, твою мать... — голос Урусова был по-прежнему тих, будто что-то извне не давало ему нарушить последние минуты спокойствия этого помещения. Друга своего драконолог видал во всех видах, что позволяло отметить некоторые изменения в виде новых шрамов. Время никого из них не красило и тело самого Урусова теперь было щедро сдобрено сильнейшими шрамами от пламени. Спасибо, не драконьего. Их жар еще многие годы напоминает о себе. Всего-лишь огонь от взрыва. С этим можно жить, хоть и не сверкать теперь кожей на Ивана-Купалу... Благо, что собственная жена при виде старых ожогов не испугалась и не убежала прочь.

Князь стоит молча, дожидаясь окончательного пробуждения брата. Не мешает ему возвращаться из мира грез, что порой бывают страшнее любой реальности и слаще самой желанной мечты. Сколь смотрит на севшего Веста с легкой улыбкой на лице, убирая волосы, выбившиеся из косы, что заплела ему утром Фалька, с лица. Лишь встретив взгляд еще сонного мужчины, Сколь спокойно отвечает на него. Видит, как непонимание и минутный страх сменяют друг друга во взоре венгра, как он хватается за палочку. Сколь лишь останавливает Фальку.
— Здравствуй, брат. Не волнуйся, я не призрак. И даже практически в своем уме...

Сколь слишком много лет представлял себе эту встречу. С этими людьми. Раз за разом прогонял в уме, как могло бы все сложиться, готовился к тому, что может испытать, увидев родных его сердцу венгров. Но в этот самый миг внутри Урусова не было ни подготовленных слов, ни привычных мыслей. С Фалькой все было проще, им руководила злость. Но с Вестом внутри князя жила лишь настороженность. Он еще не мог доверять ему до самого конца, не смотря на все слова жены за последние несколько дней. Ему необходимо было самому поговорить с другом. А для этого, им нужно всем троим находиться в своем уме.
— Предпочитаешь встречать меня в чем мать родила или все же оденешься? В форме ты себя держишь отличной, брат, не скрою... Но сейчас не это явно главное. Согласен?
Сколь искренне желает придать голосу легкость, что бы разрядить обстановку, что бы хоть немного дать Весту возможности прийти в себя, отвлечься, расслабиться. Но вся эта встреча кажется слишком сложной для понимания. Сколь отходит от двери, переводя взгляд на Фальку, — Я думаю, мне все же лучше подождать внизу... Посмотри на него, твой брат еще немного и в окно выпрыгнет с криками, что мстительный дух его друга пришел по его душеньку, да, Вест? — тихо посмеиваясь, Сколько вновь оборачивается к хозяину спальни, отвечая ему на невысказанный вопрос привычной, старой улыбкой, знакомой Балажам еще со школы.

Вест не знает, что хуже: мертвый Урусов или живой.
Ему стоило таких сил смириться, принять этот мир без Аскольда и научиться жить без оглядки на крепкое плечо друга!... И вот теперь, радость положенная от новости, что русский жив и стоит перед ним во плоти, сначала режет его по живому мясо обломком ржавого меча.И от прикосновений и ласкового голоса делается лишь хуже, словно его обволакивают паутиной и заливают глаза зельем, убеждая, уговаривая… Он застыл, не способный отодвинуться от сестры и не мигая смотрит на Рюриковича, пытаясь уловить малейший подвох.
Но судьба еще более жестока: он его не находит. Правда пряма и беспощадна. Урус жив.
-Стой, не уходи!,— в отчаянии хрипит венгр, останавливает Сколя в дверях вместе с Фаль.
Балаж терятся. куда ему смотреть: на сестру, которая тянет ворот и показывает ему ожившую по стольких лет руну или на друга, который смотрит на него как на несмышленое дитя. Их обоих в этот момент слишком много и Вестер не выдерживает, сгребает одеяло вокруг бедер и уворачивается от рук Фальки, с трудом поднимаясь на ноги. Ему сложно поверить, но магия и факты непреклонны: он не спит. На фоне этого кошмар про русалку кажется смешным и незначительным.
Он смотрит на Сколя, не зная, как сделать первый шаг ему навстречу. Они ведь даже тела не нашли, похоронили пустой гроб и поставили мемориальный камень. Столько лет прошло, как Вест видел это лицо в последний раз и теперь оно почти кажется чужим. Почти — потому что черты хоть и заматерели, но остались прежними; потому что этого выражения колючей мстительности у княжича он не помнит. Балаж не понимает, почему по его душу должен  был прийти неупокоенный дух Урусова. Или понимает? Сколько ночей его грызло чувство вины?
Вестер подходит к Урусову осторожно, будто тот в любой момент может обернуться драконом и цапнуть его. Держать одновременно одеяло и палочку, всерьез собираясь угрожать противнику — довольно проблематично. И венгр опускает свое оружие, когда по прошествии нескольких мгновений, ощутив не иллюзорное дыхание на коже, сгребает друга в охапку, в объятия, которые ничуть не уступают медвежьей силе Сколя. Должно быть, его кулак больно уперся в живот воскресшему из мертвых, но хоть не выколол глаз палочкой.
-Но как?! Что произошло! Где ты был столько лет?! Мы похоронили тебя, Сколь, ты это понимаешь?! Мы верили, что ты был мертв! Я обыскал весь заповедник сверху-донизу и не нашел ничего!
Вестер отстраняется и перешагивает через сброшенные ночью в порыве усталости сапоги. Он решает последоваь совету Сколя и поспешно одевается, натягивая штаны прямо под одеялом, чтоы сохранить какую-то иллюзию морали, все таки Фалька — его сестра и жена его друга, к тому же. Вест конечно их обоих голыми видел, но это не значит, что он хочет создавать двусмысленные ситуации. Только не в этом доме. Только не при Бладвине.

— Ты с ним как с умалишенным разговариваешь.
— К тебе бы явился кто-то с того света, — парирует Фалька.
Вестер выворачивается из рук, но, похоже, постепенно проходит стадии принятия. Ему хочется верить, потому и верит. Так же как Фальке хотелось верить, потому и верила. При это умалишенной она все еще себя чувствует, глядя на ехидничающего Сколя. С каким-то отсутствующим видом женщина наблюдает за тем, как Вестер сгребает уже не мертвого русского князя в объятия. И думает только о том, что слава всем богам, ей не придется снова хранить тайну, ведя все к новой ссоре. Как-нибудь пару дней брат ей простит, по крайней мере, это не год умалчивания в школе, ей тогда хватило стыда на всю жизнь, повторения больше не хочет. Фалька всегда умела извлекать уроки из допущенных ошибок.
Вестер одевается, старательно не выпуская одеяло из рук, Фалька только глаза закатывает и демонстративно отворачивается, скользя взглядом по мужу, по убранству братовой комнаты. Опускает взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Голова болит в висках, но ничего, пройдет, на миг она отключается, и не сразу понимает, что Сколь предлагает налить успокоительное Весту. Не поможет.
От чего-то покрепче Фалька не отказалась бы. Неприятно тянет где-то под ребрами, усталость наваливается тяжестью, что очень трудно встать с кровати. Она находит взглядом колокольчик, какой-то прошлый век с этими домовиками и прочими покрытыми мхом традициями, но после пары движений с хлопком аппарации возникает домовик. Выглядит он не очень довольным, Фалька только моргает, но все же открывает рот:
— Принеси завтрак на две персоны, побольше кофе и бутылку огневиски со стаканами.
Желудок скручивает от мысли о всех последствиях разговора, есть она не будет, мужчины пусть завтракают. Огневиски не помешает и ей самой, судя по всему, на трезвую голову такие решения, что нависают над ней, принимать она не в состоянии. И ей нет дела до правил в этом доме, до того, что кто-то не пьет раньше обеда, или когда там положено. В ее жизни полно осколков, напорешься — порежешься, и капли крови усеют все.
Почему-то снова вспоминаются маки. Не из жизни, из сна, маки, выросшие из капель кровь Урусова. Фалька неловко ежится, даже когда Сколь садится — разваливается — рядом на кровати, легче почему-то не становится. Ей все еще страшно, что это сон, навеянный очередной дозой успокоительного. В Лондоне Фалька не жаждала новых знакомств с целителями, но в аптеках не все продавалось свободно, впрочем, как и дома. Потому пришлось быстренько подыскать себе аптекарскую лавку на границе Лютного, куда приличные женщины не ходят.
Такая смешная, наивно думает, что одна тайна, которая перестала быть тайной, как-то скроет десяток других в ненормальности ее состояния.
— Наблюдала она... Ага...
Фалька зыркает на мужа, и так же тихо ему отвечает:
— Наблюдала. Разве нет?
Наблюдала в краткие минуты сна, исподтишка, убеждалась, что не рассеется, как туман. Она бы и сейчас протянула руку, чтобы коснуться его, будто мало было ощущать его просто сидящего рядом, но это все потакание своей панике, и Фалька вскидывает взгляд на Вестера.
— Ты в порядке?

Все эти несколько дней Сколь пытался не отпускать жену ни на минуту. Ему было жизненно необходимо касаться ее, ощущать, что это не дымка его сознания, ни мираж. Будто малое дитя, он нуждался в подтверждении того, что его женщина не развеется по ветру и не обратится в дым. Даже во сне он крепко прижимал ее к себе, просыпаясь каждый раз, когда Фалька пыталась выбраться из его рук, пусть даже осторожно и почти незаметно. Он не говорил и не собирался говорить ей об этом, все еще видя волнение в ее глазах. И чем больше это волнение было заметно, тем сильнее Сколь пытался вести себя уверенно, не допуская и тени сомнения. Кто-то из них должен быть тверд в том, что происходило сейчас. Во всех вопросах. Вот и сейчас, едва пройдя этап самого тяжелого разговора с женой, Сколь пытался придать ей спокойствие и уверенность. Особенно, когда на горизонте появилась необходимость повторения этого разговора уже перед тем, кто куда более остро реагировал на подобные темы мести и семьи, чем Фалька. Сколь отлично знал лучшего друга. Еще в юности, в школе, он мог четко предугадать реакцию Вестера на те или иные новости. И однажды эти предположения уже оправдали себя, приведя к самой страшной ссоре в их жизни. Повторения Урусов не хотел, а потому выбирать слова ему было необходимо куда более тщательно.
За годы, прошедшие без Балажей, в полном одиночестве, наедине с собственной слабостью и проклятьем, поразившим его, Сколь изменился, он и сам это понимал. В нем больше не было той легкости, того легкомыслия, что было присуще русскому когда-то. Не смотря на всю взбалмошность и взрывной характер князя, он всегда был человеком очень отходчивым и мало на кого таил настоящее зло. Это прошло за последние годы, Сколь понимал, как сильно он очерствел, ожесточился и стал куда более жесток. Родным людям это еще предстояло понять, а Урс желал смягчить это понимание как можно сильнее.
Сколь наблюдал за другом, лежа на его кровати и мягко поглаживая спину жены, словно пытаясь вселить в нее уверенность, перечать часть своей. Он видел, как друг все еще не до конца пришел в себя после первого шока. Сколько понадобится дней Вестеру, никто не знал. Фалька и по сей день не до конца оправилась от новости, что в их жизнь вернулся тот, кого они почти пять лет считали умершим. Как бы Сколь чувствовал себя на их месте, он не знал, но мог себе хорошо представить.
Не желая тянуть из друга жилы, русский встал с кровати, садясь к столу, куда домовой эльф поставил заказанный завтрак. Аскольд не понимал жажду британцев подчинять себе жругих существ и на само положение эльфов смотрел без тени одобрения. Но кем он был в этом доме? Чужаком, которому нечего здесь делать, а потому собирался молчать. Лишь одно заставило Урусова заметно вздрогнуть — упоминание имени того, кто был повинен в его смерти. Упоминание имени самого злейшего врага Урусова. Не желая того, мужчина вскинул на домовика взгляд полный ярости, когда существо произнесло имя Драгоя, тем паче, что было оно произнесено явно без малейшего почтения к жильцам этого дома, пускай и временного.
— Василина? — попытался отвлечь себя Сколь, наливая себе кофе. Он провел много часов и дней за наблюдением за жильцами этого дома. Не раз и не два видел Кручину в компании маленькой девочки, — Дядя? Вестер, уж не позволишь ты мне поздравить своего друга с тем, что у тебя появилась дочь? — глотнув кофе, Сколь посмотрел на Фальку, потянув ее к себе на колени. Необходимость быть как можно ближе к жене была и сейчас, даже с учетом того, что они находились в одной комнате, — Должен сказать, что она похожа на тебя, хотя больше на Кручину... — ловя на себе непонимающие взгляды обоих, Сколь решил пояснить, — я наблюдал за домом прежде чем решил выйти на контакт. Вест, я прошу тебя понять и не торопиться с выводами раньше чем я все смогу объяснить. Я не знал, чего мне ждать от вас. И потому долго наблюдал за тем, что происходило в вашей жизни. Ты не одобришь моего действия, но, я надеюсь, далее тебе станет все ясно.
Выпив первую чашку обжигающе горячего кофе почти залпом, Сколь налил себе еще одну, наполовину сдабривая напиток порцией огневиски и откидываясь на спинку кресла, думая, с чего начать свой рассказ.
— Несовсем. Я должен был отправиться в Сербию, как и стояло в планах моей командировки. Но накануне мне пришло распоряжение в срочном порядке явиться в карпаты со стороны Украины. Там были замечены браконьеры, охотившиеся на Аслауг. Ты возможно помнишь ту молодую самку украинского железнобрюха, которую мы с тобой спасли лет восемь назад. Короче говоря, о месте моей поездки знал лишь я, мой начальник и Фалька, потому что только ей я сообщил перед поездкой. Когда я прибыл туда, сведения оказались правдивы. Я наткнулся на трех браконьеров, расставляющих сети на дракона. Все шло, как обычно. Я справился бы с ними, как было всегда. За исключением того, что я был без напарника, а это была не операция контрабандистов, а план. Меня поджидали, Вест, — Сколь на некоторое время замолкает, не зная, стоит ли сразу упоминать имя заказчика или же пока оставить все лишь в виде рассказа о произошедшем, — кто-то заказал мою смерть. Стоило бы догадаться, из этих наемников были слишком отвратительные охотники. Ни один дракон не попался бы в их сети, так они шумели и неумело расставляли ловушки. Это была западня, в которую я так глупо попался. Помню лишь яркое пламя, сильнейшую боль от проклятья и как падаю со скалы. На этом все. А дальше темнота и долгий сон с такими кошмарами, что при жизни невозможно представить. Я оказался по ту сторону жизни. Я был мертв и видел саму смерть, видел духов и богов. Слышал крики и плач... — говорить об этом было тяжело, как бы много раз Урусов мысленно не возвращался в то состояние в своей памяти, звуки собственного голоса до мурашек пугали его, — Я не знаю, когда и почему я очнулся. Не спрашивай меня, на это я не дам тебе ответа. Я не знал, кто я, где я. Не знал даже собственного имени. Я почти не мог шевелиться. Я оказался в пещере Аслауг, я слышал ее дыхание, шелест ее крыльев. Должно быть она решила, что я мертв, не знаю, почему она не сожрала меня или не сожгла. Но только благодаря ее дыханию я не замерз до смерти. Спустя несколько дней я попытался выбраться из пещеры, лучше вам не представлять, в каком я был виде и как от меня воняло... — пытаясь разрядить обстановку Сколь постарался усмехнуться, да только юмора в смехе не было ни на йоту, — я просто полз наугад, когда не мог идти. Я не помнил ничего, лишь твердо знал, что ни при каких обстоятельствах я не должен останавливаться. Что остановка приведет к смерти в этих горах. Не знаю, каким чудом, кого из Богов мне благодарить, но я добрался до крошечной маггловской деревни. Меня случайно нашла бабка-поветуха, которая собирала эдельвейсы в горах. По счастью она оказалась ведьмой. Я не мог говорить, не мог даже толком стоять на ногах. Она спасла мне жизнь. Несколько лет я прожил у нее, постепенно вспоминая, кто я, постепенно вспоминая, что со мной произошло. Я очнулся от проклятия, выбрался из смерти, но это проклятие еще несколько лет не отпускало меня до конца. Блокировало магию, не давало зажить ранам. Та ведьма няньчилась со мной как малым ребенком, я заново осваивал магию, вспоминал, что значит жить. Только когда память, магия, способность хоть что-то чувствовать и испытывать эмоции вернулись ко мне, я знал, что должен найти людей, повинных в моей смерти. Прости, Вест, что я не дал о себе знать тогда, мне нужно было решить эту проблему самостоятельно и... ПРости друг, но я подозревал вас в том, что вы замешены во всем этом. Я подозревал Фальку, потому что только она знала, где я буду. И подозревал до последних дней, до нашей с ней встречи. Я поступал жестоко с ней, она этого не заслужила. — Сколь перевел взгляд на жену, прижимая ее к себе будто в очередной раз желая попросить прощение, — Я нашел наемников. Помнишь старую поговорку «Язык до Киева доведет»? Меня он довел куда мне было нужно... Я знал и до этого имя того, кто заказал мое убийство. Встреча с исполнителями лишь подтвердила то, что мне не показалось.

Вестер учится делать хорошую мину при плохой игре. Все, кто его хоть сколько — нибудь знал, очень удивлялись тому, что у него может быть внебрачная дочь. Бладвин получил шикарный повод измываться над ним, и Балаж не препятствовал этому — чем бы дитя не тешилось, только б не вешалось. И за все то время, что они с Катариной поддерживают эту ложь, Вест и впрямь привязался к девочке, как к родной. Она почти что выросла у него на глазах, если не сказать — на руках. Венгр, если честно, в последние недели вынашивал план узаконивания всех отношений и обережения Острожских от любых притязаний законным методом, но пока что искал подход к Кручине и формулировал план наиболее благоприятного для всех варианта исполнения.
Иными словами, боялся напортачить.
-Можешь поздравить,— разрешает Вестер, играя неловкое смущение весьма правдоподобно, поскольку играть толком и не пришлось. Почему то сказать эту новость Русу оказалось даже сложнее, чем Фальке, хотя проницательность сестры для него была куда опаснее,— Я хотел сделать все как-то по-человечески, но вышло как вышло. Я вас познакомлю попозже. Может и Катя вернется к тому времени.
Фалька и Сколь выглядят как видение из болезненно-щемящего сердце сна. Поверить в то, что они вновь втроем, все вместе, очень сложно. Вот они, во плоти, свернувшись друг вокруг друга на его кровати, однако, Вест по-прежнему напоминает себе о том, что щипать себя будет совсем уж по-детски. Но его пугает то, что хочет ему сказать Сколь. Тайна пяти последних лет, раскроившая их жизни, как плохо портной дорогую ткань— ржавыми ножницами поперек основы, уже не так манит. Это в первые месяцы после трагедии с Урусовым Вестер хотел докопаться до истины чего бы это не стоило, хотел утешить сестру и принести ей хотя бы тело мужа для погребения, покрыть их головы покоем. Но чем больше погружался в это, чем глубже заходило его собственное расследование, тем отчетливее интуиция, замечавшая не сходящиеся друг с другом концы, с таким знакомым углом отрыва, советовала остановиться. Балаж любил друга. И любил сестру. Но остановился. Потому что кто-то был должен признать действительность и не дать им всем провалиться в бездну нескончаемого горя.
Балаж отставляет кофейную чашку и опирается локтями о колени, сцепив пальцы в замок. Он не смотрит на Аскольда. слушая его рассказ, растрепанные волосы наполовину закрывают его лицо, отчего взгляд задумчивых серых глаз становится еще более каменным. Он иногда кивает, показывая, что продолжает сушать, но на деле — сопоставляет найденные им самим. Распоряжение о переносе командировки, больше похожее на отписку и подделку, но с вполне настоящей печатью. Место смерти -  выжженое, перерытое, так что и не понять, что именно произошло. Пропавшая от наблюдения драконологов Аслауг, выбравшаяся через несколько недель злая, как будто у нее умыкнули яйцо.
И множество, множество других, более мелких деталей, никак не складывающихся в четкую картину.
Обрывки разговоров из отцовского кабинета..
Вест трет лицо руками, с шумом выдыхая. Он не замечает, как Фалька отходит к окну, но если сестра полагала, что застанет его врасплох, припечатывая словами, точно кнутом по спине, то они слишком долго прожили врозь. Балаж не выглядит потрясенным. Он вообще-о хорошо собой владеет, особенно в последние годы. Но не в том дело.
Он.Не выглядит. Удивленным.
И поднимая глаза на друга, позволяя этому ледяному “Сколя пытался убить наш с тобой отец” прорасти обломанными кристаллами льда на ребрах, без слов выдыхает лишь одну эмоцию, понятную только тем, кто с ним вырос.
“Я знаю”
-Не пытался. Он его убил. Если не придираться к фактам,— бормочет венгр себе под нос и пятерней загребает рассыпанные по плечам волосы,-Я надеялся, что он со временем успокоится и смирится. И мне никогда не придется иметь  подобный разговор. Это разобьет матери сердце второй раз.

— О, Отлично, давай сразу с места в карьер! Сама меня о чем просила?
Фалька на миг пересекается взглядами с княже, он явно на нее злится, но она лишь плечами пожимает. Она всего лишь имела в виду необходимость дать Вестеру проснуться — он проснулся, и теперь они только и делают, что тянут низзла за яйца, подстилая соломки, которые совсем не смягчают падение.
Но, оказывается, ей самой не помешали бы соломки.
Взгляд Фальки впивается в брата. Растерянность сменяется страхом, а затем и ужасом, когда смысл слов Веста проникает в сознание, но она отказывается верить в то, что слышит. Зато Аскольд быстрее ловит мысль за хвост, и от этого становится еще беспокойнее, холодеют руки до самых кончиков пальцев, ноги деревянные, не гнутся.
То, что звучит в голосе Сколя, заставляет задрожать. Там затаенная опасность, обещание мести, если все подтвердится, если все догадки, как части паззла, наконец, встанут на место. Фалька медленно опускается на колени рядом с сидящим Вестом, чтобы заглянуть в его глаза.
— Ты знал об этом? О том, что отец собирался убить Сколя?
Нет.
Этого не может быть.
Вестер не предатель. Сколь может сейчас его заподозрить в том, в чем заподозрил саму Фальку, вызвав злость и обиду. Но Фалька брата знает слишком хорошо знает. Она видела то, чего не видел Урусов, невозможно сыграть чувство безумной, болезненной утраты, которая ломает ребра реальностью невозврата человека, которого любишь, так или иначе.
Нет. Вестер не знал тогда, когда пропал Сколь. Но он потратил очень много времени на поиски княжича, а если так, то почему не мог найти того, что в конечном счете нашли Рюрик и Сколь.
— Вестер, — она пытается говорить, пытается сделать свой голос более живым. А то самой себе кажется мертвым. — Когда ты понял?
Фалька не спрашивает, почему он смолчал. Собственно «это разобьет матери сердце второй раз» говорит о многом, если не обо всем. Фалька отшатывается от брата, просто сидит на ковре, а сердце болезненно стучит.
Матери сердце разобьет.
А что насчет нее? Ее сердце кого вообще волновало в этой дракловой истории? Фалька проводит кончиками пальцев по кудрям, переводит взгляд на Сколя. Ей кажется, что она сходит с ума. В глубине души княжна надеялась, что Вест скажет, что она безумна, встряхнет Сколя, и все перестанет быть такие ненормальным, отец не посягал на жизнь ее мужа и вообще...
А теперь Вестер доказывает то, что ей уже объяснял Сколь, и теперь мир сворачивается в тугой узел кошмара, лишая Фальку точки опоры. Некоторые преступления можно смыть только кровью, ведь ничем не докажешь, что такой уважаемый человек, как Валериус Драгой, нанял людей для убийства зятя.
Матери сердце разобьет...
Да, Фалька тоже об этом подумала сразу же, но сейчас думает лишь о том, что ее собственный брат ей не рассказал правду. И это единственное, что ее сейчас волнует. Если бы Вестер не промолчал, если бы Фалька знала тогда все истоки своей болезни, а дальше все могло обернуться совсем иначе, возможно, им бы удалось отыскать какие-то следы Сколя, может быть Фалька поняла бы, что произошло, и тогда не было бы потеряно пять лет, не было бы кандалов брака с Вассом, которые она сама на себя навесила, но она думала, что это все, что она может сделать в этой жизни.

Февраль 1969. Хохский хребет. Граница Грузинской ССР.
Зима в этих местах лютая, ледяная, отличающаяся от привычной для Сколя зимы в низине или же в более знакомых для него Карпатах. Задание по переправке драконов в грузинский заповедник. Работа для двух западных драконологов оказалась не так проста, как казалось перед командировкой. Знакомство с кавказскими драконологами, столкновение характеров, взглядов, стиля работы, услажнялось новыми для Урусова и Балажа природными условиями. Ветер в этих краях приносит острые иглы едва заметных льдинок, врезающихся в кожу, оставляющих ярко-красные следы на щеках.
Гора Джимара поражает своей красотой. Одна из невероятнейших красот нового края, что предстал перед Вестером и Аскольдом с начала их командировки. Снег тут крепкий, влажный, выдерживающий вес драконоголов, но от того и более скользкий.
— Держитесь крепче! Дальше перевал, там ветер еще сильнее! — провожатый говорит с сильным акцентом. Опуская шарф с лица он кричит всей группе позади себя, доставая крепления. Магия может многое, но далеко не все в этих краях.
— Вест, ты же помнишь, что ты мне обещал?
— Заглохни, Урус, ты достал меня! Ноешь, как девка побитая! — Вест сегодня явно не в настроении. Да и Сколь с самого утра был не в своей тарелке. Странное ощущение поселилось в его душе, едва русский проснулся под завывание ветра на высокогорье. Едва лишь друг проснулся, князь заставил его поклясться, что в случае чего, Балаж не станет рисковать своей жизнью, что бы спасти друга. Странный сон приснился этой ночью Сколю. Будто пропасть пытается поглотить медведя, а тот за собой волка тянет. Ненужно было быть семи пядей во лбу, что бы разгадать нехитрый ребус, о ком был этот сон.
— Ра арис эс? — кричит Сколь, слыша оглушающий шум, за которым даже собственных мыслей неслышно. Грохот доносится где-то из-под ног мужчин.
— Водопад! Под нами водопад! Не смотрите на него, у него дурная слава. Все, кто заглянет туда, попадут под его гипноз! И поминай как звали! Пошли!
Сколь старается идти в ногу с впереди идущим магом, руки в рукавицах из драконьей кожи крепко сжимают крюки, которыми драконологи держатся за отвесную скалу, врезая с силой в лед. Урус не замечает, как до его слуха доносится женский голос, что слышен сквозь рев водопада. Лихой ветер приносит аромат цветов — откуда бы здесь они? Женский голос похож на Фальку, что зовет его из самого дома.
— Фаля? — не помня себя, будто в каком-то дурмане произносит русский, резко оборачиваясь в сторону ветра и останавливаясь.
— Сколь, иди!! — в спину его толкает Вестер, но голос снизу повторяется, заставляя медведя в каком-то трансе отпустить стальной крюк и сделать шаг в сторону обрыва.
— Ты куда, черт северный!! — последнее, что слышит Сколь, когда край обрыва надламывается и утаскивая тушу двухметрового драконолога вниз на встречу водопаду. Все перед глазами Урусова плывет, но что-то резко выдергивает его из магического транса, заставляя вздернуть голову наверх. Он видит над обрывом, удерживаемый за руку Балажем. Ветер режет кожу ледяным дождем от водопада под ними, дышать становится трудно, до слуха доносятся крики.
— Отпусти меня!! — кричит Сколь, в ту минуту вспоминая страшный сон.
— Да что б тебя леший отодрал, Урусов! — Балаж не отпускает, лишь крепче хватая тяжелого друга, пока другие не начинают помогать ему, с трудом, но вытягивая князя обратно, прочь из пасти ледяного ущелья под рев недовольного водопада. Сколь подтягивается на руках, ощущая, что держат его крепко, пока не оказывается окончательно вытянут товарищами. От резкого напряжения мышц, от адреналина, взметнувшегося по венам, он едва не теряет силы, падая на безопасном расстоянии. Рядом тяжело дышит Балаж, не отпустил, не послушался.
— Какого драккла, Вестер!! Ты же обещал!
- Баба я тебе что ли, что б обещать всякий бред? Это ты с Фальки будешь тупые обещания брать, а я тебе лучше сам голову разобью, чем допущу твою гибель. Мне как перед сестрой потом объясняться?!
Странное чувство легкости вдруг накрывает обоих. Близость смерти, сон Урусова, все это отступает и растворяется, будто и не было этого ничего. Смех разрывает легкие у двух драконологов под недоуменные взгляды грузин. Что за сумасшедшие парни? Прислали же советы на их голову... Даром что профессионалы и дело свое знают. Ведут себя будто дети нерадивые...

Вестер не один и даже не два раза уже спасал жизнь Сколю. Были в их жизни случаи, когда каждый мог дать другому умереть. И никогда они не сомневались друг в друге. Обещали и нарушали обещание, но не предавали друг друга никогда. С самого детства Вестер был Сколю ближе чем все его братья.
Урусов молча смотрел на друга, давая ему возможность все объяснить. Взгляд вновь и вновь падал на Фальку, пребывающую, казалось, в еще большем шоке чем сам Сколь. Это в очередной раз подтверждало, что сама Фалька ничего не могла знать. Она искренне убивалась после его смерти, каждое слово, сказанное женой, было правдой. И сейчас брат ранил ее своим знанием и скрытностью. Сколь вновь и вновь прокручивал в своей голове первый взгляд брата, когда тот увидел Урусова живым. Такое не сыграть. Если бы Балаж был замешан, то явно не так он встречал бы живого зятя.
Слова Вестера были разумны, заставляли задуматься. Будь Сколь на его месте, как бы поступил он сам? Фалька только-только начала успокаиваться, пусть и не приходить в себя. Любая правда может уничтожить ее покой до конца жизни. А если бы Фаля была чуть резче? Какой грех на душу она бы взяла? Нет, это должен был сделать только Сколь, лишь у него было право на месть такого рода. Пусть все дети Драгоя и страдали от действий своего отца, но только Аскольд поплатился за это жизнью.
— Я убью его... — голос князя кажется ледяным, будто на мгновение все чувства и вся горячность покинули его тело вместе с жизнью. Он не предполагает, не говорит в сердцах. Это решение было принято им давно, обдумано, взвешено, с холодной головой. Урусов не смотрит на брата и сестру, в его глазах в этот миг невозможно было увидеть ничего кроме ярости дикого зверя.
— Этот человек не должен жить!

До Вестера еще не совсем доходит. То есть мозгами он понимает, что произошло: его мертвый друг сидит перед ним во плоти, его родной отец уничтожил все то хорошее. что еще оставалось от их семьи, в том числе — убил его лучшего друга, что теперь с цепи сорвется кровная вендетта и никак иначе, кроме как предательства и новой крови это не остановить. За полтора года Балажу пришлось так натренироваться держать лицо, а что самое главное — себя в руках, что даже внутри него не кипит злость, старательно сдерживаемая логичными “но”. Но рукой по собственному колену он все таки хлопает — единственный признак того, что венгра можно вывести из себя.
-Да не было бы проще, Фалька! Не было бы! Мы думали, что он мертв! Окончательно! Бесповоротно! А видеть, как ты воешь как стрыга на болотах второй раз — уволь. Я сделал это не из корысти или трусости, а из милосердия. К тебе! Ты меряешь с этого берега, но там, на переправе, ты бы притопилась, при чем возможно в крови!
Он досадливо замолкает и машет рукой. Хоть в чем-то они согласны: это уже не имеет значения. На первый план выходит то, что они будут делать дальше.  У Веста и так в воздухе висит вопрос с Острожскими, и вот в день, когда он решился поговорить с Кручиной и не быть идиотом, гром с неба разрывает его мир напополам. Снова.
Фаль не одна, кто кричал. Просто лишь ей было позволено делать это открыто.
Но он не собирается устраивать соревнования плакальщиц.
Вест всегда пытался разрешать все проблемы миром (ну, как только вышел из пубертатного возраста) и с наименьшими потерями. Пытается и сейчас, но как прикажешь оправдать  убийства. ложь, предательство и все в одном флаконе? Он знает, кто еще встанет на сторону Сколя: Бладвин и Катарина. Как хорошо, что младшего брата нет сейчас в комнате, иначе эти две уже аппарировали бы к порталу в Европу. А пани Острожская еще бы выдала какую кручину, чтоб наверняка припечатать несостоявшегося свекра…
Вестер встает и доходит до окна, потом обратно, ему невыносимо думать обо всем этом в стазисе. От Урусова фонит чистой яростью, он Фальки — отчаянием, и вместе они бьют по нему, проверяя самообладание Балажа на прочность. Ее не так уж и много. Нельзя обвинять Аскольда в желании отомстить за 5 украденных лет жизни и убитого сына, нельзя вменять Фальке в вину желание восстановить справедливость и разбитое сердце. Нельзя.
Но никто из них не думает о матери. Для Руса теща третьестепенна, наверняка. Фаль разрывается между родителями, но и она не выберет чувства матери, просто не сможет. С Катарины нет никакого спроса. Бладвин в глубине души так и не простил Гергане страдания Марции.
Но о страданиях Герганы не думает никто.
-То есть, ты уже все решила, а разговор тебе нужен лишь для успокоения совести?,— теперь его очередь смотреть в окно с отсутствующим видом,— Мертвый отец, конечно, лучше чем отец-заключенный.Но будешь ли ты готова лишиться и матери за то, что позволила Аскольду свершить самосуд? Думаешь, она так легко простит это? Думаешь, ей было недостаточно за тридцать с лишним лет?

Спорить, порой, бесполезно. Как сейчас, когда двое мужчин упорно пытаются доказать Фальке, что правильно все Вест сделал, когда молчал о своих подозрениях. Правильно или нет для нее, решать не им, но и обсуждать уже то, что было сделано и изменениям не подлежит, она не хочет. Вяло отмахивается рукой, давая понять, что пусть считают как хотят. Топтаться по тому, что влияет на них, но уже ничего не значит это как обсуждать, что Фальке в ее шестнадцать следовало быть со старшим братом искреннее, а Сколю в школьные годы — не таким буйным, что касается Вестера — у него тоже тайны были, и от сестры в том числе, и можно было быть уверенными, что их наличие он мотивирует Фалькиной же безопасностью. Пусть уже.
— Но будешь ли ты готова лишиться и матери за то, что позволила Аскольду свершить самосуд? Думаешь, она так легко простит это? Думаешь, ей было недостаточно за тридцать с лишним лет?
Фалька вскидывает взгляд на брата, в глазах ее вспыхивает опасный огонек. Не ему ее сейчас тыкать носом в то, как будет матери. Это подло, сейчас давить на ее психику теми мыслями, которые ей спать спокойно не дают последние дни. Но пока ведьма собирается с мыслями, как с цепи срывается княжич, добавляя остроты разговору, словно раскидал вокруг приправ жгучих для полного желания. Глаза обжигает готовыми брызнуть слезами, тут же они высыхают от жгучей злости, когда Урусов, не то забывшись, не то целенаправленно превращает ее в немую статую.
Впрочем, они оба это делают, что Сколь, что Вест, только каждый по разному. Оба используют ее в качестве буфера, только Вестер пытается поставить ее между Сколем и отцом в качестве защитницы последнего, а Сколь просто отбрасывает с пути, ломая все ее защитные барьеры для самой себя.
Фалька медленно поднимается с пола, прибитые красками узоры ковра в глазах змеятся, такое чувство, что в голове начинается беспорядок, что вот-вот все вокруг расплывется и в обморок свалится. Может, кстати, и неплохо, остановит свару, которая назревает. На ее памяти так сильно на троих они ссорились только раз, пришло время, видимо, снова поссориться, но выберутся ли они из нее цельными?
— Надо же, — злость клокочет внутри, от чего голос Фальки чуть подрагивает. — Я и не знала, Сколь, что мое мнение уже и не важно для тебя. Это так будет всегда или ты только в вопросах моего отца отказываешь мне во влиянии на тебя? Мои слезы уже ж ничего не стоят, мои решения, что еще? Запретить мне с отцом поговорить? Запретить моей матери оплакивать мужчину, которого она любит? Ну так может и мне не стоило по тебе рыдать? А то если так подумать, чем моя мать хуже меня, чем ее любовь к мужчине хуже моей? Не надо мне говорить о том, что мой отец сволочь, и не тебе судить, что для моей матери свобода. Ты сам-то меня не особо щадишь, так может правду говорят, что дочери выбирают себе мужей, схожими на своих отцов? — Голос Фальки звучит холодно, безразлично, но это-то и должно пугать. Затишье перед бурей, попытка заглушить то разрушительное, что в ней просыпается после нескольких лет полной душевной пустоты. Но если это чувство не удержать, оно может привести к бедам, гораздо большим, чем есть сейчас.
Фалька медленно переводит взгляд на Вестера:
— Не тебе взывать к моим чувствам к матери, Вестер. Я-то знаю, что она испытает, потому и не хочу рубить с плеча, но в одном Урусов прав, у него есть право мстить, невзирая на то, что нам с тобой это не нравится. Скажи мне, Вестер, — Фалька делает шаг к брату, — ты бы что делал на месте его? Скажи мне, Вест, вернись ты с того света, не захотел бы отомстить своему обидчику, невзирая ни на что? Сам-то ты кому готов мстить, уехав из ССМР? — Она качает головой: — Вы не лучше друг друга, просто стоите по разные стороны собственных интересов, но ни один из вас сейчас не думает о том, что это значит друг для друга. И хватит прикрываться Герганой!
Хочется что-нибудь разбить. Хочется взять в руки арбалет, стрелять в стену, визжа, пока все не успокоится. Фалька зла на обоих, ей становится душно и тошно в этой комнате, она распахивает окно полностью, впуская свежий воздух, но не решение вопроса. Она знает, что Сколь имеет право на месть, знает, что в словах Веста есть своя правда, знает и то, что ее сердце кровью истекает от мысли, что отец ее предал своих детей, всех детей, и не остановится на том.

— Я злюсь... Я постоянно злюсь и никак не могу успокоиться. Эта ярость сжирает меня изнутри.
— Ярость — это хорошо... — уставший голос повитухи не выражает никаких эмоций. Она говорит с польским акцентом, иногда и не поймешь сразу. Она садится на завалинки у своего дома, кладет на колени мешок гороха и миску, начинает чистить бобовые, — Ярость — это огонь. Огонь — это жизнь. В тебе долгое время не было ничего, теперь в тебе есть огонь. Пламя может сжечь до тла, а может и растопить лед. В тебе слишком много льда. Само сердце заледенело. Так что пламя не так уж и плохо пока... Но будь наготове, скоро оно может во вред пойти. Сожжешь как дракон все в своей жизни. Жалеть будешь...

Сколь смотрит внимательно на Фальку. На то, как холодно выглядят ее глаза, как лед сквозит в ее голосе. Обидел ее. Задел за живое. Пусть так! Сколь не жалеет. Сейчас он мало, о чем мог жалеть. Слишком сильна злость была в нем, она действовала как болеутоляющее, только для совести. Заставляла ту замолчать. А вот слова о сравнении Урусова с Драгоем бьют больно, сильнее любой пощечины, заставляя дернуть головой в сторону, словно от физической боли.
— Может и стоило! Раз сходство тебе так явно! Чего ж ты тогда так оплакивала да ребенком жертвовала? — есть три реакции на страх. То же Сколь мог бы сказать о боли. Замри, бей, беги. Урусов всегда подсознательно выбирал «Бей». И на страх, и на боль. И ощутив такой удар от слов жены, сам не приминул ответить тем же. Да вот только в собственных словах о потерянном сыне сам же и ощутил еще больше боли. Не вышла месть. Оба пострадали... Урусов смотрел прямо в глаза жене, не сводя и не смягчая яростного взгляда в ответ на ее лед. Он никогда еще ее такой не видел. Да и она с подобным мужем не сталкивалась.
-И ты пришел ко мне…зачем? Поставить в известность, что собираешься убить моего отца?
Слова друга заставили отвлечься Сколя от жены, разорвать с ней зрительный контакт и перевести глаза на Вестера. Сейчас Урусов и сам не мог точно ответить на вопрос, зачем он пришел к Балажу. Ярость слишком затуманила его разум, доводя до грани безумия.
— Знаешь, думал, что мой друг будет рад узнать, что я жив. И захочет помочь мне отомстить за мою смерть, за страдания его сестры, за смерть его племянника. За то, что не дождаться теперь нам детей из-за чертового проклятья... Считал, что лучший друг, у которого всегда были строгие моральные ориентиры, обостренное чувство справедливости, встанет на мою сторону! Это не попытка убийства, Вест. Я был мертв. И поверь, если здесь прошло пять лет, там время идет совсем иначе. Я надеялся, что мой лучший друг не спрячется за трусостью и слабостью, что внезапно появились в нем за эти годы! И теперь я разочарован...
-Вы уже все решили. Если ищешь поддержки, советую рассказать все Бладу. Он точно обрадуется возможности расквитаться с отцом.
Сколь продолжает стоять на своем месте, не оборачиваясь к другу и не меняясь в лице. Он смотрит на окно, имея лишь одно желание — как можно скорее покинуть эту комнату и этот дом.
— Мне ненужна ничья поддержка, Вестер! И никогда не была нужна.  Но теперь я лишь убедился, что на тебя я не могу положиться, друг... — последнее слово было сказано со всей копящейся в Урусове горечью, что съедала его от всего этого разговора. На Фальку Сколь не желал смотреть, понимая, но не увидит в ней ничего кроме холода и злости. Внезапно русский медведь ощутил себя настолько одиноким, как не чувствовал себя даже в горах, едва очнувшись от проклятья, наедине лишь с драконом и горным ветром.  Стены казались ему склепом. Хотелось как можно скорее уйти отсюда, куда угодно, как можно дальше.
Ничего не говоря больше, Сколь направляется к выходу из комнаты, слыша чьи-то спешащие шаги навстречу. Что-то подсознательное заставило мужчина наклониться, на каких-то непонятных необъяснимых инстинктах и поймать то, что само летело в руки. Этим «что-то» оказался ребенок примерно двух лет. Большие глаза девочки так и уставились на Сколя.
— Привет... Ты кто? — ребенок с пару секунд думала, а затем звонко шлепнула ладошкой по лбу медведя, звонко засмеявшись и выгибаясь в руках русского, ища знакомые лица вокруг. Глянув на ушедшего вперед Вестера, Сколь поднял бровь на друга, — Я так понимаю, это и есть твоя дочь? Что ж, она похожа на тебя... — вновь переводя взгляд на девочку, Урусов лишь улыбнулся, как-то непривычно тепло и ласково, как улыбаюсь только детям, смотря как ребенок вертит в руках лапу Велеса, что на шнурке у Сколя всегда висит на шее. — Как тебя зовут, княжна?